Привет эпохе (СИ)

Через КПП мы промчались с ветерком, единодушно решив, что с профилактикой затягивать нельзя, а зэковскую робу можно и дома скинуть. Коля оставил меня возле гостиницы и я направился к освещенному подъезду, где, несмотря на поздний уже час, дежурил неизменный швейцар в расшитой золотыми галунами ливрее. Он преградил мне дорогу и потребовал: «Пропуск». Я показал ему целлофановый пакет с одеждой и стал объяснять, что все мои документы, в том числе и визитная карточка гостиницы «Центральная», находятся внутри, но швейцар был непреклонен и твердил одно-единственное «Пропуск».

– Да я уже двенадцать Дей как здесь живу.

– Знаю, – подтвердил швейцар, – в 312-м номере.

– Ну так?..

– Пропуск.

– Ты же видишь, я из Чернобыля приехал, мне в душ побыстрее надо.

– Вижу, что из Чернобыля, в таких шматах только из Чернобыля приезжают. Пропуск.

– Ну, хорошо, отец, дай мне тогда бритвочку какую-нибудь или нож, там, перочинный, а то как же я пакет открою, – попросил я его.

– Не имею права пост покидать, – оставался неумолимым швейцар.

Поняв всю тщетность своих попыток, я вцепился зубами в целлофановый край пакета и стал терзать его. Кое-как надорвав край, я извлек из кармана куртки гостиничный пропуск и протянул его швейцару. Он изучал его так долго, словно видел впервые. Потом вернул мне и сделал широкий приглашающий жест. И тут я схватил его крепко-накрепко, прижал и зашептал в самое ухо: «А вот теперь за безупречную службу я подарю тебе наш чернобыльский поцелуй, чтобы и тебе, бюрократ проклятый от моей дозы тоже перепало». Он рвался из моих рук птицей, попавшей в силки, но я не ослаблял усилий, стараясь смотреть ему прямо в глаза, и выпустив только тогда, когда насладился всласть его животным страхом.

Моя чернобыльская командировка затянулась до сентября, Я мотался с солдатами на эвакуацию жителей пораженных радиацией сел, довелось мне побывать в опустевшем и омертвевшем городе Припять, на искореженном пожаром и разрушениями Четвертом энергоблоке, да и многое другое пережить во время той командировки. Я не очень-то охотно о ней вспоминаю, но вот иезуита-швейцара почему-то запомнил.

ЗАРАЗНЫЙ КЕФИР

Чернобыльская командировка завершилась для меня больничной палатой. Здесь, в госпитале, познакомился я с легендарным командиром пожарных, тушивших в то страшное утро 26 апреля 1986 года огонь на крыше Четвертого энергоблока, Героем Советского Союза Леонидом Телятниковым. Как Леня выжил при такой невероятной дозе облучения, не понимали даже врачи. Не понимали и оттого, еще больше радовались, что сумели спасти жизнь этого удивительно мужественного человека. Человека немногословного, но очень доброго, Леню все очень любили, навещали его часто и всякий раз друзья извинялись, что пришли в палату с пустыми руками. Врачи строго следили, чтобы никаких продуктов в отделение, где лежали чернобыльцы, не приносили – питание было строго ограничено специально разработанным рационом.

Но как-то раз один из друзей Телятникова все же умудрился пронести с собой бутылку водки. Дождавшись «тихого часа», мы с Леней выскользнули из палаты и направились было в больничный парк. Но по дороге вспомнили, что закуски-то у нас с собой никакой нет, а на ослабевший организм поллитровка может подействовать, ну скажем, неадекватно. Я вызвался «чего-нибудь сообразить». Больница была огромная, отделений множество и я отправился в свой вороватый поиск. Забрел, должно быть, в какое-то желудочное отделение – когда украдкой открыл холодильник, то обнаружил там одни только молочные продукты. Особенно много было кефира. Бутылки просто в штабеля выстроились. Успокоив свою совесть тем, что от нехватки одной бутылки никто тут не пострадает, я быстренько припрятал кефир в карман просторного больничного халата и был таков. В укромном уголке сада мы устроились под ветвями огромного дерева с максимальным комфортом. Насмешив Леню высказыванием, что газета – скатерть журналиста, мы выставили на «Известия» обе бутылки и, не спеша, приступили к «обильной» трапезе. Стояла тихая золотая осень, листья уже были багряными, источая непередаваемый аромат. Мы были живы, беседовали не спеша, хмель приятно будоражил, одним словом, пир удавался на славу. Как вдруг все разом изменилось. В сад, словно буря, ворвался наш палатный врач, за которым, смешно семеня, едва поспевала медсестра. Уж как они прознали о нашей вылазке, и по сей день не ведаю. Да только прознали. Доктор несся на нас стремительно и полы его расстегнутого белого халата развевались на бегу. Как и все мужики, застигнутые за пьянкой врасплох, мы произвели мгновенное и вполне, казалось, правильное действие – одним движением спрятали за толстый ствол дерева бутылку водки, другим движением подвинули ближе к середине газетного листа бутылку кефира и приняли самый безобидный вид. Дескать, что страшного-то случилось? Ну, вышли в сад в неурочное время, эка беда. Врач, подлетев к нам завелся с ходу:

– Как вам не стыдно. Мы вас лечим, стараемся, ночей не спим, государство валюту на иностранные лекарства выделяет, а вы! А вы!..