Привет! Это я...

(Учитель сказал, что Эрленд пишет красивее, чем кто-либо в её классе, а может, и во всех параллельных тоже. Эрленд гордится своим кружевным почерком. А у меня почерк ужасный. Мама всегда говорит, что ничего в моих каракулях не понимает, и ещё она удивляется, как это я ухитряюсь так хорошо рисовать и при этом так плохо писать. Я пишу так плохо, что меня даже родная мама не понимает… Ну да, Эрленд пишет лучше, но это единственное, что она делает лучше меня!)

Хотя всю эту возню с записками я нахожу совершенно детской и покончила с ней давным-давно, всё же любопытно, что же такое «очень-очень важное» имеет в виду сестра. Поэтому на обороте я пишу:

Складываю бумажку, опускаю в корзинку и дёргаю за верёвку.

Слышно, как Эрленд энергично, рывками перетягивает послание в свою комнату. Вскоре корзинка снова у меня.

Мне ужасно интересно, что же в этой записке такого важного. Разворачиваю и читаю:

— О-О-О, КАКАЯ ЖЕ ТЫ ДУРА! — кричу я сестре и слышу её довольное фырканье под одеялом.

Конечно, по лестнице тут же поднимается папа. Эрленд делает вид, что спит. Даже притворно всхрапывает! Врунья и притворщица! Папа смотрит на меня, подняв брови.

— Ты всё ещё не спишь? — удручённо спрашивает он и морщит лоб. — По-прежнему занимаешься этой писаниной? Ода, прекрати и не мешай сестре спать.

— Это не я, это Эрленд!

Папа долго смотрит на «спящую» Эрленд, а та по-прежнему притворно храпит.

— Она притворяется! — говорю я.

— Сейчас же погаси свет и спи. Завтра вам рано вставать, — заключает папа и закрывает дверь.

— Это несправедливо! — кричу я в закрытую дверь.

Всегда, всегда я виновата!

Эрленд перестаёт храпеть и хихикает под одеялом.

— Эрле, это и тебя тоже касается, — раздаётся папин голос с лестницы, и в соседней комнате наступает тишина. Сестра притихла, как мышь.

Лапша домашняя

Дорогой дневник!

С того момента, как папа потерял работу, в доме стало и лучше, и хуже одновременно. У мамы с папой всё время прекрасное настроение — и это хорошо. Они такие весёлые! Но именно поэтому они то и дело целуются и обнимаются — и это ужасно!

Зато папа стал готовить самые разные блюда, новые и интересные, чего он раньше не делал.

И это здорово! (По крайней мере, здорово было вначале.) Он запал на итальянскую кухню.

— Подумать только, что у нас в семье есть такой замечательный повар, с такими изысками! А мы и не знали! — говорит мама и ЦЕЛУЕТ папу. (Уй-й-й!).

К завтраку папа нарезает маленькие кусочки хлеба и поджаривает их в тостере, потом укладывает на гренки слоями следующее: помидорчик, репчатый лук, моцареллу и рукколу. Эти бутерброды он называет «брускетта» и говорит, что так едят в Италии.

А на обед мы каждый день, почти ВСЮ НЕДЕЛЮ, едим «домашнюю лапшу»! (Кроме субботы, когда у нас была каша.) Я подчёркиваю: эта лапша делается дома!

Вот что главное. Однажды папа принёс домой машинку для изготовления лапши. Из муки, воды и масла папа делает тесто и раскатывает его, всё тоньше и тоньше (как для пельменей). Наконец он пропускает лист теста через машинку и получает дли-и-и-нные верёвочки настоящих спагетти — они вылезают из дырочек с другой стороны! Вообще-то зрелище довольно забавное! Потом папа развешивает длинные шпагаты-спагетти по всей кухне чтобы они подсохли перед варкой.

С каждым днём у папы это получается всё более ловко — руку набил. Но уже скоро захочется чего-нибудь другого! Не знала, что такое возможно, но мне УЖАСНО надоели спагетти. ТЕРПЕТЬ ИХ НЕ МОГУ!

Милый Боженька, пошли мне завтра на обед что-нибудь вместо лапши!

На прогулку

Я стою перед дверью у террасы Хелле и «всех этих». Мы идём выгуливать собак.

Сегодня я пошла к Хелле прямо из школы, так что могла у неё и пообедать — хотя бы один разок без лапши. Но у них на обед были макароны по-флотски! Мне не удалось избежать макаронных изделий, к тому же пришлось сидеть за одним столом со Стианом… (Двойное наказание! Ну чем я его заслужила?)

Пока я стою у двери в ожидании прогулки, в гостиную входит Стиан и включает телевизор.