Оклемавшись от первого шока, когда понял, что именно он, тот самый барыга, который знает, где сейчас живёт Кира, я какое-то время просто наблюдал за ним. Сверлил глазами ненавистное лицо, словно надеясь разглядеть в нём ответ на ставший архи важным вопрос – что может их связывать? Мою чистую, ранимую Киру и этого отморозка. Даже зудящее в кулаках желание расквасить ему табло, внезапно отошло на второй план, спасовав перед этой дилеммой. Что она, чёрт возьми, творит? Неужели простила ему ту подлость?
Простила - не простила, в любом случае, они тесно общаются. Откуда-то же он знает её адрес. Ходит к ней. Какого спрашивается рожна он к ней ходит?! Не запала же Кира на его слащавую морду? Одно это предположение полыхнуло во мне бешеным возмущением, ослепляя нездоровой жаждой рвать на куски и калечить. Внутренности плавила ярость, а конечности, будто свинцом налились, потому что к нему вдруг подсела
Так вот значит, какая она, ревность. Даже дышать стало больно, будто по трахее не воздух, а обжигающие комки перекатываются вверх-вниз, вверх-вниз. Я не собирался подглядывать за ними как зелёный школьник, но ничего не мог с собой поделать. Жадно ловил их жесты, искал подсказки в улыбках, взглядах, и остро, до одури жалел, что не умею читать по губам. У меня на неё нет никаких прав, зато у Киры давно есть все основания послать меня далеко и надолго. Тем не менее, направляясь к ним, я твёрдо знал, что белобрысому ублюдку ещё долго будет не до нежностей. А потом Кира, психанув, сбежала, и мне стало не до Мити. Нет, я не отказался от своих намерений, всего лишь расставил приоритеты. На первом месте давно уже стоит она.
Синий Опель, заехав в один из заснеженных дворов спального района, плавно тормозит у первого же подъезда. Я, особо не скрываясь, паркуюсь неподалёку. Не вижу смысла прятаться, теперь, когда мне известно, где она живёт, наша встреча практически неизбежна. Достав из бардачка документы об оплате неустойки, выхожу из машины и закуриваю, пьяно глядя на загорающийся в окнах свет. Я найду её. И плевать, что Кира уже скрылась из вида, а я понятия не имею, на каком из девяти этажей находится её обитель. Буду стучать в каждую дверь.
– Поругались? – Дарья Семёновна встречает меня грустной улыбкой, протягивая пару вязаных носков. Я стараюсь улыбаться, но она как всегда видит меня насквозь, ошибочно приписывая моё подавленное состояние неудавшемуся свиданию. – Держи, деточка, тебя всю колотит. Я как знала, спешила довязать к твоему приходу. Раздевайся скорее и примерь мой подарок. Глянь, ресницы все заиндевели, простудишься ещё, не дай Бог. А на белобрысого своего не обращай внимания, непутёвый он. Мы другого тебе найдём, достойного и любящего. Пойдём, милая, на кухню, когда отношения не греют, горячий ужин и задушевный разговор лучшее лекарство.
Я, молчу, натягиваю на озябшие ноги подаренные носки и не могу выдавить из себя хоть слово благодарности. Все чувства перемешались и рвутся наружу солеными каплями, дрожащими в опущенных глазах, и я всерьёз опасаюсь, что если открою рот, предательские слёзы будет уже не сдержать.
Каждому из нас хотя бы раз на жизненном пути встречается такой человек, который привносит в наш мир тепло и доброту, освещает изнутри, заставляя улыбаться по-настоящему. Для меня этим человеком стала Дарья Семёновна, славная, заботливая женщина, доверием которой я бесстыже злоупотребила. Она на кухню идёт, о стену рукой опирается, чтоб я не видела, как её шатает, тревожить не хочет и у меня сердце кровью истекает, я больше не смогу её обнять, а она перестанет ждать меня у окна по вечерам. Этот совместный ужин станет для нас последним, а после соберу вещи, скажу, что родня нашлась, к себе жить зовут в другой город. Куда-то далеко, откуда не смогу приезжать даже на праздники. Снова совру, хоть и зарекалась. Митя прав, мышь я трусливая, вот кто.
Но эта мышь её искренне любит.
– Кушай, деточка, а то остынет, – Дарья Семёновна суетится, заботливо подкладывая мне к салату запечённой картошки и куриное крылышко, а мне кусок в горло не лезет.
– Дарья Семёновна... даже не знаю, как начать... у меня разговор к вам, очень трудный.
Господи, чего же я так мямлю? Смотрю в её внимательные глаза и, сглотнув вставший в горле ком, набираю побольше воздуха. Я не буду ей врать. Не могу и не хочу. Признаюсь как можно более деликатно, щадя её сердце. Она не заслуживает лжи.
– Погоди, слышишь, в дверь стучат? Это Егоровна, с почты, пенсию занести обещала, чтоб я завтра в гололёд за ней не ходила.
– А почему стучит, не звонит как обычно?
– Сломалось там что-то, ещё в обед заметила. Ты сиди, я сама открою.