Надо полагать, он рассчитывал поймать нас на этой неясности и узнать, что в случае разговора с дядей Мишей наши фантазии стали бы видны на первых же минутах? Как бы не так! Я начала спокойно пояснять:
— Все равно, в конце концов, пришлось бы обращаться к вам. Так лучше это сделать быстрее, не дожидаясь каких–то новых проявлений. Во всяком случае, все знакомые милиционеры всегда говорили мне: заподозрила что–то — не теряй времени, сигнализируй в милицию! Может, удастся чего предотвратить. Да и расследовать так легче, наверное?
Он кивнул с уважением: еще бы, после такого пассажа о пользе своевременного содействия правоохранительным органам мною гордился бы даже мой придирчивый братец Макс, не то что добрый сельский участковый! Тут и Лизка вставила свое веское слово:
— К тому же мой папа своеобразный человек. Он ни за что не поверит в плохое, связанное с кем–то из его знакомых. Даже если своими глазами увидит, бросится искать доказательства, что это ошибка. Он и в работе так же — скажите ему, что император Юстиниан ел рабов на завтрак, он попросит доказательств, но, в конце концов, поверит, ему до этого Юстиниана дела нет. Но попробуйте обвинить в том же какого–нибудь Кнута Великого, предводителя викингов! Не советую, потому что папа тут же бросится доказывать, что, мол, кто–кто, а уж Кнут был такой человек, что ничего подобного ни–ни! А все потому, что он еще студентом, на третьем курсе про него доклад делал, так что тот получается вроде как его близкий друг!
Шестопалов хмыкнул, соотнося Лизкины рассказы с собственными наблюдениями и соглашаясь с ее выводами. Чтобы окончательно сломить его сопротивление, я напомнила:
— А к тому же Малена уже обращалась, правда, не к дяде Мише, а к профессору Северову, но что это изменило? Ценностей даже следа не нашлось, а ее обвинили в некомпетентности! Так что по всему выходит, что обращение к вам было для нас единственным разумным выходом.
— Или собственное расследование, — предложила альтернативу Лизка.
Шестопалов замахал руками:
— Вот только самодеятельности этой мне не надо! Это вы в Питер возвращайтесь, и там хоть альтернативное ГУВД открывайте. А здесь у меня диктатура закона, — гордо произнес он, открывая нам калитку.
Участковый скрылся в доме, а Лизка, выразительным жестом пристегнув ремень, уже крутила руль, когда на дорожке вдруг показалась округлая светлая фигура, державшая в руке объемистую авоську с хлебом и парниковыми огурцами. Приглядевшись, мы узнали Машу, которая с большим интересом рассматривала нашу машину, словно прикидывая, что это дочке Михаила Владимировича делать у милицейского жилища.
— Вот черт! — Выругалась Лизка. — Похоже, она за нами следила!
— И что, по–твоему, получается, она преступница? — Хмыкнула я пренебрежительно. — Может, она просто вездесущая в этой местности?
Лиза пожала плечами:
— Все равно. Результата это не меняет. Надо срочно ей что–нибудь внушить, пока она не включила мыслительный аппарат на полную. — И, опустив стекло, Лизетта замахала Маше рукой, приглашая ее подойти к машине. Та не заставила просить себя дважды — надо отдать ей должное.
— Привет! — Мерзко улыбнулась ей Лизка. — Ты в крепость? Могу подвезти. Правда, не всегда у меня выходит достойно справляться с машиной, вот, взяла и заглохла прямо у чьих–то ворот, того и гляди, хозяин выйдет и скажет все, что думает о моей манере вождения! Надеюсь, это все же бабуля какая–нибудь, которая не будет сильно ругаться… — Она притворно вздохнула.
— На самом деле это дом местного участкового, — авторитетно поставила нас в известность Маша.
— Ой! — Весьма артистично отреагировала Лизка. — Тогда надо делать ноги, то есть колеса! Садись быстрее, Маша!
Толстушка довольно энергично втиснулась на заднее сиденье, водружая свой пышный торс, а за ним и объемистую авоську рядом с Маленой.
— Ой, а что это у вас? — Поинтересовалась она, совершенно бестактно кивая на лежавший на коленях у шведки ноутбук в портфельчике. — На компьютер похоже!
— Это палитра, — холодно соврала Малена, не моргнув глазом; научилась у Лизки, тоже мне!
— Зачем палитра? — Откровенно удивилась Маша.
— Краски смешивать, — тем же тоном ответствовала шведка, ничуть не заботясь о дружбе народов. — Я иногда рисую пейзажи акварелью.
— И что вы намерены изобразить? — Маша поддалась настроению собеседницы, а я тихо благословляла находчивость Малены, так удачно направившей энергию неугомонной болтушки в безопасное для нас русло. Стоило мне так подумать, шведка строго обозначила будущий объект своего вдохновения:
— Я намерена изобразить могилу Олега. — Это прозвучало зловеще, особенно если припомнить обстоятельства недавнего конфликта, в котором Олег (не князь, конечно) был, если верить им обеим, чуть ли не главным действующим лицом. Маша почувствовала неловкость и, не услышав ничего в свою защиту, обиженно затихла до самой крепости.
Подъехав к воротам, Лизка весело скомандовала назад:
— Приехали!
И тут же удивилась:
— Малена, ты что, плакала? — Действительно, глаза шведки покраснели, щеки пылали, что и впрямь могло быть следствием продолжительного плача.