Привет от Вещего Олега

Настигнув сестрицу через несколько минут, я схватила ее за руку и строго спросила:

— Мила, о чем ты там договорилась с Арне?

— Просто пригласила его на обед, — Мила дергала руку, пытаясь вырваться, но я держала ее крепко. — Я просто хочу, чтобы он не думал так плохо о русских!

— С чего это ты взяла, что он плохо думает? — Спросила я с подозрением.

— Он сам сказал. — Мила опять попыталась вырваться. — Он тут встретил какую-то свою соотечественницу, она ему наговорила, что русские злые и завистливые, а поскольку раньше он с нашими нигде не встречался, то вот ей и поверил! А насчет нас решил, что мы просто исключение из правил.

— А ты правильно его поняла? — История приобретала неприятный оборот, который совершенно не вписывался в мои планы, и в сердце шевелилась смутная надежда на недостаточные познания сестренки. Мила обиделась от души:

— У меня по финскому, между прочим, одни пятерки! И я сначала по-шведски это услышала, тоже испугалась, что недопоняла чего, и попросила по-фински повторить! А теперь у меня душа болит за наше национальное достоинство! — Она гордо вскинула свою рыжую голову с пышным хвостом противных, унизанных бусинками и перевитых ленточками «африканских» косичек. Я отпустила ее руку, чем она немедленно воспользовалась и бросилась наутек, крича мне:

— Я скажу Наде, чтобы приготовила что-нибудь национальное! Только не знаю еще что!

— Пареную репу с гречневой кашей, — проворчала я, всерьез сомневаясь, что Мила услышит эту ценную рекомендацию. На всякий случай я решила, что стоит уточнить у Арне насчет его неожиданной русофобии, и при первой же возможности спросила:

Мила говорит, вы составили не очень лестное мнение о русских?

Арне стал серьезным:

— Наверное, я зря ей об этом сказал. Но вчера я беседовал с работающей здесь фрекен Карлссон, и она убедила меня, что приятные и веселые русские, такие, как вы, это исключение, а не правило, и что на самом деле люди в вашей стране злы и завистливы.

— И что навело ее на такую мысль?

— Ситуация в этой местности, — загадочно ответил Арне. — Малена очень ответственная девушка, ученица одного моего старого друга, и она не могла бы сделать такой самонадеянной ошибки, чтобы написать неправильные данные на чужом языке!

Я начинала понимать: стало быть, он встретил ту самую Малену со шведского раскопа, по поводу которой вчера в моем присутствии ехидничала визгливая Маша! Черт, похоже, нам с Лизкой все-таки будет что расследовать! Нехорошее предчувствие снова предательски зашевелилось в душе: неужели здесь что-то происходит? Я попросила Арне пока больше ни с кем не делиться нелицеприятным для россиян выводом о нашем национальном характере; мы договорились, что он познакомит нас с Маленой и я попробую помочь ей разобраться в проблеме без лишнего шума и восстановить истину. Хотя второе упоминание о фрекен Карлссон навело меня на вполне логичное размышление: а почему, собственно, мы оказались здесь обе? Зачем, спрашивается, было дяде Мише приглашать меня обеспечивать контакт с Арне, когда здесь находится шведка, владеющая русским? Или дело тут как раз в том скандале на раскопе, подробности которого я, кстати, еще не выяснила?

Обсуждая перспективы российско-шведских связей в контексте открывшегося конфликта, мы с Арне достигли участка, на котором трудились на благо Истории воспитанники Школы Интерпола. Там было шесть или семь пацанов, с увлечением окруживших какой-то предмет.

— Не иначе нашли что-то сенсационное, — сказала я Арне, вспомнив шуточки Макса насчет собачьей головы. Подойдя поближе, я поздоровалась с будущими милиционерами и поинтересовалась, как их успехи. Узнав во мне переводчицу Иностранного профессора, ребята начали наперебой делиться впечатлениями:

— Да! У нас есть находка! Древняя посуда! И в замечательной сохранности!

Когда я перевела это Арне, он тоже пришел в состояние страшного волнения и пожелал немедленно и самолично узреть утварь, тысячу лет назад импортированную на Русь варягами. Взбудораженные милиционерики повели нас к небольшой ямке, где лежало нечто, весьма явно напоминавшее кастрюлю. Только почерневшую и порядком проржавевшую. Надо же, а я и представить не могла, что повар Вещего Олега или Синеуса какого-нибудь использовал такую же посуду, как моя покойная, бабушка! Арне тоже был явно шокирован: он благоговейно опустился на колени перед находкой и осторожно взял ее в руки, внимательно рассматривая. Смахнув с кастрюли пыль веков, он перевернул ее и уставился на донышко, потом протянул посудину мне: