Привет рогатому!

— Так точно.

— Спасибо, отец! И с пробуждением тебя!

— С пробуждением? Как же… — бубнил Высший, вдогонку Люциусу, — с пробуждением…

* * *

Чудесный сон, в котором красавец Нардо ловит меня в свои объятия и, вместо россыпей мата, встречает россыпью поцелуев, оборвался резко. Настойчивый звучный клекот и неприятный удар в спину напомнил о нашей с грифенком договоренности. Сажусь и, протирая глаза, сиплым голосом сообщаю:

— Даю сто пудов, ты не сдержал своего слова. И пристаешь, не зная, на что сейчас нарвешься! Ты не дал мне выспаться! — на раздавшийся в ответ клекот я открыла глаза. Подумала, что мне со сна привиделось, протираю их еще раз.

— И ты оборвал самый классный сон в моей жизни, точнее, за прошедшую у меня жизнь…

Злой клекот, намного более громкий и витиеватый, вновь прервал меня.

Открываю глаза, встаю под действием шока и…

— Нифига себе вымахал! — изумилась я, глядя в птичий глаз, с меня размером. Не верится, что это грифенок, вообще не верится. Подошла ближе. — Привет пернатый. От чего тебя так разнесло?

Сама думаю, что если он слопал носки чертовой бабушки и это их действие, то что ожидало меня? Фантазия всегда была отменной, так что от представленного медленно выпадаю в осадок и попутно еще из гнезда.

Столкновение с каменным полом пещеры я сопроводила излюбленным:

— Черт!

Птица, прищелкнула клювом и издала громкий зовущий клекот. Ответом было эхо, вернувшее изданный ею звук. «Грифенок» переминаясь с ноги на ногу, вновь позвал неизвестного. То, что он создал землетрясение в семь баллов и оглушающее эхо, его нисколько не волновало. Чего не скажешь обо мне. Вцепившись в перья гнезда, чтобы не упасть, я сделала предложение:

— Пернатый, я тут подумала… Что буду тебе на один только зуб. В общем, ты ничего не распробуешь, так что давай внесем поправки, а? Ну, в первый договор.

Огромный гриф повернулся правым глазом ко мне и прищурился. Одновременно с этим на голове гиганта вздыбился красный хохолок, а перья приняли черный окрас.

— А раньше был черный, — прокомментировала я, и кое-что стало проясняться. — Так ты — мамаша! Шикарно! — главное, войти в контакт и суметь договориться с третьей стороной переговорщиков. — А пернатый где?

— И куда мои носки делись?

Гриф гигант, вновь издал тревожный зовущий клекот. Не получив ответа от птенца, начал метаться по пещере.

— Да успокойся ты! — потребовала я, когда птица в панике чуть не раздавила меня. — Вышел погулять птенчик! Сейчас вернется!

Попутно стремительно влезаю обратно в гнездо, на высоте следить за ее перемещениями безопаснее. Следить было безопасно до тех пор, пока она не начала биться о стены. И вжавшись в дальний угол гнезда, я все еще надеялась пернатую вразумить:

— Мамаша, вернитесь в гнездо, сядьте! И перестаньте паниковать!

Ответом были посыпавшиеся сверху камни. При ее следующем ударе о стену сверху посыпались уже куски скальной породы. В поиске укрытия я взглянула на ранее пустой угол пещеры и съежилась от ужаса. Сейчас там лежала часть змеи, очень напоминающей отъевшегося на фастфуде питона. Мысль пришла сама собой:

— А, в принципе, паникуйте! Если вы откуда-то с едой пришли, значит — куда-то сейчас направитесь. Материнское сердце всегда подскажет, где его искать.

Птица замерла и нахохлилась, растопырив перья.

— Все равно движение! — провозгласила я. — Тут же птенца нет, зачем о стены биться?

Гриф=мамаша прищелкнула клювом и кивнула.

Рассудив, что более она метаться не будет, я отпустила скалу. Может быть, она меня понимает, а может быть, и нет. Но после того, как я жалобно попросила не оставлять меня какому-то монстру на съедение, птаха подставила к гнезду свое крыло и качнула головой.

Рисково, однако, и все же забралась на ее спину.

Какого дьявола я это сделала, неизвестно. Но с первых шагов птицы поняла, что напросилась зря. Мамаша пернатого, вначале низко пригнувшись, долго и нудно петляла по слабоосвещенным коридорам идущим, как ни странно вверх. Выглядывая из-за ее перьев, я не переставала молиться. А когда она вылетела в свинцовое пространство низких и очень знакомых туч и понеслась, увиливая от зигзагов бьющих молний, я перестала что-либо соображать.

— Да ты везде успеешь, — попыталась вразумить птицу, на что она ответила удвоенной скоростью.

— Теперь главное не только не свалиться, но еще и не замерзнуть, — скомандовала я себе, зарываясь под ее перья. Несмотря на то, что мы низко летели над огненным морем, скорость полета мамаши-грифа не позволила согреться в «морском» тепле. Более того, воздух, обволакивающий ее перья, был не просто холодный — ледяной. Сжав зубы, в надежде дождаться приземления, я крепко держусь за пташкины перья, продолжая молиться.

— Господи, если я останусь в живых, я изменю свою жизнь кардинально! Так и быть, начну курить, чтоб от прочих не выделяться. Пить, чтобы со мной в компании было веселее. И по мужикам шляться, чисто для засечки на столбике кровати. И чтоб в старости было что вспомнить…, если доживу до старости.

Вспомнила, что у моей кровати нет столбика.