Привет, сосед!

— Он слишком тупой, чтобы знать о ней. Я сумею заменить ей его. Я же баба с яйцами. Из крутого теста слеплена. Справлюсь.

Его взгляд становится пронзительным, жгучим. Ждет, когда к нему на шею брошусь и начну уговаривать остаться. Цену себе набивает, говнюк! Только на хренища он мне сдался, пляшущий под дудку своего душевнобольного папашки с его театром кукол?! Пусть воспитывает «родного» ребенка. Как братец, чьи все три отпрыска под жирным вопросом. Раз не может своих родственников на место поставить и въехать в дешевый спектакль бездарной актрисульки Серебрянской.

Беременна она. А как же! Это что же получается, девять-десять недель? И она только сейчас заметила, что задержка? Так увлечена была салонами красоты и тусовками? И все вскрылось спустя сутки после нашей с ней встречи? Мысленно закатываю глаза.

— Если что-то…

— Не понадобится, — обрываю Демьяна на полуслове. — Иди. — Жду секунду, две и повторяю четче: — Уходи, Дем, ко мне гости должны прийти.

— Вот так просто выгонишь?

— А чего ты ждал? — пожимаю плечом. — Ну не получилось у нас ничего, подумаешь. Я с самого начала ни на что не рассчитывала. Все нормально.

— Ладно. — Он делает шаг назад. — Я завтра позвоню твоей маме.

— Не парься. Я сама с ней поговорю.

Я вхожу в гостиную, захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. От обиды и злости в висках дико пульсирует. В носу щиплет. А доченька совсем не двигается. Ей куда больнее, чем мне. Ведь у нее образовалась невидимая связь с отцом. Но что я могу сделать? Заявить, что Габи от него? Сразу после новости о «беременности» его бывшей? Это так низко и нелепо! Будто от отчаяния!

Но ты же любишь его, твердит сердце! И он любит тебя. Не остановишь его сейчас, загубишь все три жизни, которым дала шанс.

Я выскакиваю из гостиной в опустевший коридор. Ловлю запах его парфюма и приковываю взгляд к карточке.

Пусть подавится своими деньгами!

Хватаю ее и топаю на балкон. Демьян бодро шагает к своей мигнувшей фарами машине.

— Эй, сосед! — окликаю его. — Кое-что забыл! — Он поднимает лицо, остановившись, и я швыряю ему карточку. Та, описав в воздухе зигзаг, приземляется у его ног. — Там триста тысяч! Пин-код «ноль два ноль восемь». Легко запомнить. Купи своей овце золотой ошейник!

Сжав в кулаке ключи, он секунду буравит меня взглядом, потом разводит руки и кричит:

— Почему ты просто не признаешься, что Габи — моя дочь?!

— А сам догадаться не можешь?! — возмущаюсь в ответ, привлекая внимание прохожих.

— Так догадался, не дурак!

— А че молчал?

— А ты че молчала?

Я, рыкнув, ударяю ладонями по перилам:

— Скотина!

— Истеричка!

— Да пошел ты, — фыркаю и влетаю назад в квартиру.

Доча дает о себе знать, нехило толкнувшись. Словно пинает меня, велит не останавливаться.

Выдохнув, несусь в коридор. Засовывая ноги в тапки, ругаю себя за слабоумие, с которым мчусь за мужиком. Он мне на восьмое марта подарил новость о беременности от него какой-то стервы, а я теряю чувство самоуважения. Не перебарщиваю ли с благодарностью?

Нажимаю кнопку движущегося в неизвестном направлении лифта и дергаю ногой в его ожидании. Что я сделаю, выбежав на улицу? Брошусь под колеса машины? Начну умолять Демьяна жениться на мне?

Блин, я себя что, на помойке нашла? Да ну его!

Уже передумываю и решаю вернуться в квартиру, как лифт останавливается, двери раздвигаются, и из кабины вываливается Демьян. Мгновенье мы шокированно смотрим друг на друга. Будто случайно встретились спустя сто лет разлуки. А когда о его плечо ударяется дверь и отъезжает обратно, я проговариваю:

— Она врет.

— Я знаю, — отвечает он и бросается на меня с поцелуем.

Руками упираюсь в его плечи и отталкиваю от себя.

— Ненавижу тебя…

Демьян перехватывает мои запястья. Фиксирует их прочнее стальных наручников и выдыхает мне в губы:

— А я тебя люблю…

— Деньги ты любишь, — противлюсь я, напрасно пытаясь выпутаться из его тисков и даже укусить, — и роскошную жизнь.

— Не отрицаю. Их тоже люблю, — улыбается, напирая меня. — Но тебя больше.

Послать бы его, а мне навзрыд закричать хочется, что и я его люблю. Зареветь бы в три ручья, пощечину ему отвесить, обвинить во всех смертных грехах и только после этого простить. А я уже сдаюсь. Едва оказываюсь в квартире, дверь которой Демьян захлопывает ногой, как позволяю ему взмахом руки смести все с тумбочки и усадить на нее мою задницу. Ойкнув, лбом упираюсь в его плечо.

— Что-то не так?! — резко спрашивает он и кладет ладонь на живот. — Габи?

Я мотаю головой, елозя на тумбочке.

— Мне что-то в попу уперлось.

Не удержав смешок, Демьян просовывает под меня свою руку и вытаскивает губную помаду.

— Ах она безобразница, — подшучивает, губами найдя мои губы и снова присосавшись к ним. — Совсем стыд потеряла, — продолжает шептать с придыханием. — Хоть бы постеснялась… Тебе же нельзя…

— Кто сказал, что нельзя? — отвечаю ему в тон, запрокинув руки за его шею.

Вмиг становится так тихо, что я слышу тиканье настенных часов в гостиной и гулкое биение своего сердца.

Демьян медленно отлипает от моих губ, открывает глаза и хмурится:

— То есть? — шепчет хрипло.