Привет, святой отец!

— Вот французские полицейские, которые хотели бы задать вам несколько вопросов, капитан!

Офицер поднял голову. Говорить он мог только очень тихо, потому что, пытаясь проглотить свое пресс-папье, он повредил горло.

— Вы говорите по-французски? — спросил я у старой калоши.

— Немного, — прошептал капитан «Кавулома-Кавулоса».

Переводчик, казалось, несколько огорчен. Я повернулся к нему.

— Прекрасно, — сказал я. — Тогда вы можете подождать нас в коридоре, почитать себе «Грес Суар».

Слегка негодуя, он посмотрел на дверь, которую старый хрыч с отеческой заботой открыл перед ним. Немного поколебавшись, он вышел. Пино спокойно прикрыл дверь, потом, опытный человек, он снял шляпу и повесил ее на щеколду, чтобы завесить замочную скважину. Удовлетворенный, я занял место у изголовья капитана, которого, как я чуть не забыл сказать, звали Комтулагросом.

— Капитан, — начал я, — не переживайте из-за нашего визита. Я убежден, что тайна этого исчезновения скоро прояснится, но, хотя вы вне всякого подозрения, нам надо уточнить некоторые моменты...

— Капитан, сколько времени вы провели в Марселе?

— Три дня, — ответил он. — А что?

Я воздержался от ответа. Если я начну объяснять ему каждый свой вопрос, мы здесь застрянем до завтра!

— Ваши матросы сходили на берег?

— Два дня подряд, да, а что?

— А вы?

— Я поехал в Ниццу повидаться с родными.

— Таким образом, в течение этой остановки на борту оставался только сокращенный личный состав?

— Выходит, так. А что?

Тут я притворился, что раскрываю ему все карты.

— Предположим, что кого-то из ваших людей могли подкупить.

Негодующий жест Комтулагроса. Я вновь успокаиваю его улыбкой, вкрадчивой и сладкой, как пирожное.

— Я сказал: предположим, капитан, ибо я здесь для того, чтобы предполагать. Наше ремесло требует этого... Итак, предположим, что некоторых членов вашего экипажа могли бы подкупить и они могли погрузить упаковку, похожую на упаковку Ники?

— Трудно!

— Но возможно?

— При условии, что в деле участвовало много человек, о чем я запрещаю вам и думать! — прорычал Комтулагрос.

Я зажег сигарету, поскольку табличка, запрещающая курить, была на греческом и я не был в состоянии ее прочесть...

— Я вам сейчас предложу одну гипотезу, капитан. Я рассчитываю на вашу честь моряка: вы мне скажете, возможно такое или нет. Можно ли было погрузить в трюм в Марселе двойник того ящика, в котором была Ника, и выгрузить настоящий ящик в Пирее? Поразмышляйте, приглушите ваше негодование и ответьте мне со всей прямотой.

Тут его средиземноморская кровь прямо закипела в жилах, нос посинел. Вот когда он стал похожим на эллинский флаг, этот Комтулагрос! Однако он сдержался и долго шевелил мозгами, углубляясь взглядом в трещины на потолке.

— Нет, — сказал он наконец. — По крайней мере даже если можно было загрузить ложный ящик в Марселе, выгрузить настоящий в Пирее было невозможно, поскольку я лично наблюдал за разгрузкой. В Пирее на берег не было спущено ничего, кроме машин...

— А в Самофракии, капитан?

Он покачал головой.

— Конечно, нет. Доступ к острову очень трудный, и поэтому был выбран именно мой корабль... Чтобы спустить ящик, надо было использовать бортовые средства, поскольку на острове нет никакого подъемного крана. Там практически и порта нет, а так, только якорная стоянка...

Он приподнялся на подушке и помахал указательным пальцем у меня перед носом.

— Вы теряете время, комиссар! Клянусь честью, выгрузить эту статую с тех пор, как она была водружена на борт моего корабля, было невозможно! Следовательно, в Марселе был погружен именно фальшивый ящик и подмена произошла во Франции.

Я понял, что теперь вырвать у него что-либо иное будет невозможно.

— Примите мои пожелания скорейшего и полного выздоровления, капитан, — сказал я, вежливо кланяясь.

Глава IV, в которой я веду вас на корабль!

В коридоре мы забрали Кессаклу. Он, казалось, был чертовски зол, наш тщёдушный переводчик, и готов разнести меня в пух и прах на своем новогреческом. Ему не нравится, когда с ним обращаются, как с горшком с резедой, и выставляют его на балкон. В общем, чем человек меньше, тем громче хай он поднимает.

— Могу ли я спросить, что вы намереваетесь делать?

— Посетить Самофракию и «Кавулом-Кавулос», — ответил я.

— Мы приготовили военный вертолет, чтобы препроводить вас прямо из Салоник на остров.

— Браво! Умеете работать...

Пинуш шел чуть на отшибе, купаясь в своем собственном внутреннем свете. Я догадывался, что шерлок-холмсовские мысли сочатся из его серого вещества, как вода из старого умывальника с изношенной прокладкой.

— О чем ты мечтаешь? — спросил я у этого фаната.

Он почесал мочку уха, помолчал секунду и заявил:

— Я жду, когда увижу корабль, чтобы поставить тебя в известность об этом.

— Каково же твоё ощущение после первого свидетеля, благородный марафонец одиночной дедукции?

— Надо поглядеть, — осторожно ответил он.

— Ну, дальше же, старина!

— Я-таки не думаю теперь, что Ника была спущена в Пирее.

— Почему?