– Ну ладно, давай быстрее!
Она живо цепляет вилкой и запихивает в рот два куска, после чего блаженно бормочет:
– М-мм, это просто восхитительно…
Я рада всей этой ситуации с Отто. Я восхищаюсь тем, насколько расслабленно она подходит ко многим вопросам, и каждый день учусь на ее примере. Кстати, говоря о расслабленности…
– Не против, если я возьму пива? – спрашиваю я небрежно, как будто даже не подозревая, что этот вопрос достоин внимания.
Да, я теперь пью пиво. И ем пасту. И моя жизнь стала процентов на тридцать лучше. Теперь я, как правило, меньше волнуюсь по пустякам.
– Не стесняйся! – одобрительно кивает Мелисса. – Что, решила на время отдохнуть от перфекционизма?
– Что-то вроде того.
Теперь она знает все о моих «пунктиках» в еде. И хотя Мелисса явно не специалист по поддержке страдающих анорексией, разговоры с нею помогают.
– Ну, в основном не хочу, чтобы пивоваренная промышленность страдала, пока ты временно ее не поддерживаешь… – добавляю я.
– Спасибо, очень любезно с твоей стороны.
– Пожалуйста.
Держа в руках свои тарелки, мы уютно устраиваемся на диване – так, как теперь я никогда не позволяю есть Шарлотте и Томасу. По белым свечам стекают капли горячего воска, опускаясь в лужицы на бронзовом геометрическом подсвечнике, которым Мелисса восхитилась в аэропорту во время нашего возвращения. Я отвлекла ее на время, сказав, что в соседнем киоске продается моделька Lego собаки (что было правдой), а сама вернулась и купила подсвечник, чтобы подарить ей в качестве благодарности за поездку. Это был первый мой подарок, который она действительно хотела, и мне было очень приятно вручать его. Я решила делать это почаще.
Забравшись под одеяло и надев по паре подходящих друг другу шерстяных носков (мой продуманный подарок № 2), остаток дня мы смотрим фильмы и болтаем, как подростки. То есть занимаемся тем, что никогда не делали, когда взрослели.
«Мы не деградируем, – убеждаю я себя. – Мы наверстываем упущенное».
Говорят, что после потери жизнь как бы приостанавливается до тех пор, пока ты не справишься со своей глубоко личной тревогой – и у всех нас бывают такие тревоги. Даже у викингов.
Для нас кульминацией стало то бесконечное лето, когда мне было шестнадцать, а Мелиссе четырнадцать. Все остальные зависали в парках, экспериментировали с курением и сексом, а мы замкнулись в себе, каждая по-своему не справившись со смертью матери. В моем случае я держала все в себе, молчала и старалась ничего не чувствовать. Неделями, месяцами и даже десятилетиями спустя. Тем летом наши отношения прервались – вплоть до этого года. До нашего пробуждения в качестве викингов.
Я наблюдаю за тем, как Мелисса лежит, свернувшись, словно кошка, почти не пользуясь вилкой и просто втягивая в себя кусочки мягкой запеканки. Иногда она смеется в ответ на то, что показывают на экране телевизора, разговаривает, по возможности с набитым ртом, и гладит одну из собак ногой. Другой ее питомец испускает ужасный запах, а третий увлеченно вылизывает себя между ног. И при этом я испытываю чувство глубокой любви, вроде той, что охватывает меня, когда я слышу, вижу или хотя бы вспоминаю Томаса с Шарлоттой.
Мелисса выводит меня из размышлений, вовлекая в страстный спор о том, лучше ли фильм «Назад в будущее I» фильма «Назад в будущее II» (Ответ: «Да, само собой разумеется…»), а потом дискуссия расширяется до таких насущных тем, как лучший способ приготовления яиц (Я: «Пашот». Мелисса: «Ты что, с ума сошла?