Привязанность

— Не думай об этом. Они не заряжены.

Подумать о чем?

Я покачала головой.

— Я… я бы никогда не подумала… — Содержание его ответа на сообщение вернулось ко мне. — Ты ответил на письмо до… до самолета. Мне показалось, что тебе не терпится показать мне свою землю. И ты уже послал это сообщение. Я не понимаю.

Его большие пальцы играли с пуговицами на рубашке, которую я надела, когда он наклонил голову.

— Чего ты не понимаешь? — Он расстегнул верхнюю пуговицу. — Я не мог позволить Джеку найти тебя, — он потянулся к следующей пуговице.

Я оттолкнула его руку.

— Скажи мне, что означает это послание.

— Все очень просто. Субъект, который заплатил мне за твою смерть, требует доказательств.

— Доказательство. Там говорилось, что им нужно мое тело.

Его губы изогнулись вверх, когда он оглядел меня с головы до ног.

— Не могу их винить. Я тоже его хочу.

— Прекрати. Ты пытаешься напугать меня.

Его длинный палец прошелся по моей щеке, шее и ниже, к ложбинке между грудями, прежде чем двинуться вверх и приподнять мой подбородок.

— Доктор Карлсон, ты испортила мне мозги, заставила думать и действовать…

Он выпрямился, его плечи распрямились, а широкая грудь наполнилась воздухом.

И тут я заметила рукава. Они больше не открывали калейдоскоп красок.

— Мейсон. — Я потянулась к его руке. — Мы разберемся с этим вместе. Я помогу тебе.

— Я уже сказал тебе, что думаю о том, как ты меня анализируешь. Кроме того, Док, ты же читала сообщение. Ты достаточно умна, чтобы расшифровать смысл: время вышло. И просто чтобы быть ясным, помни, что я сказал: моя история не имеет счастливого конца. Несмотря на то, что ты можешь думать или пытаться убедить меня поверить с помощью твоих психологических трюков, Мейсон Пирс погиб во время взрыва почти семь лет назад. Кадера наняли на работу, и он её выполнит.

Глава 1

Мейсон

Ранее ночью.

Воспоминания текли подобно непрерывному фонтану до тех пор, пока бассейн больше не мог сдерживать натиск. Начиналось всё с ручейка, но волна нарастала с силой реки, выходящей из берегов, и не оставляла ничего на своем пути в безопасности.

Ничего надежного.

Мои мысли переполнились.

Слишком много всего.

Слишком много…

Лиц.

Имен.

Чувств.

Бессвязных.

Сколько себя помню, я всегда все контролировал. Так я работал, так я… возможно, не жил, но существовал. И в течение нескольких часов мой мир взорвали к чертовой матери.

Или, может, взрыв случился потому, что произошло обратное. Мой мир не взорвали, но, наконец, освободили из глубин ада, из которого, как я утверждал, мне удалось сбежать. Хотя я считал, что столкнулся с пламенем чистилища и выжил, до той секунды, когда я рисковал своей жизнью, чтобы спасти Лорел от того, что, как я теперь понял, было несуществующей опасностью, я никогда по-настоящему не был свободен от мучений, которые окрестили меня силой огня и серы.

Мои мысли были в хаосе.

То, что раньше в моем сознании выглядело организованным, быстро превращалось в хаос. Карусель образов и звуков вращалась все быстрее и быстрее, пока не стала совсем неузнаваемой, ошеломив и дезориентировав меня.

Хотя я пытался отогнать все это, когда ложился спать с Лорел, вскоре понял, что это невозможно.

Она погрузилась в сон, а я боролся с необходимостью двигаться, чтобы разобраться с внутренними демонами, которые, хотя и были когда-то похоронены, теперь обнажали свои клыки, зловеще радуясь моему тяжелому положению. Закрыв глаза, я слышал клацанье их зубов и звенящий гортанный смех.

Результатом стала боль в голове, вызванная чрезмерным возбуждением. Если бы я был компьютером, мне потребовалась бы перезагрузка.

Как я ни старался, сон не шел.

То, что раньше было временем для одиночества, теперь стало просто возможностью для моего разума наполниться образами. Между дьявольскими проекциями приходили и уходили другие мысли. С каждой такой всплывающей мыслью, словно давая вспомнить Лорел из нашего детства, опускался темный занавес, как в театральной постановке.

Занавес вызывал больше дискомфорта, чем скудные воспоминания.

Я не мог понять, что это значит. Хотя образы моего детства не были приятными — я не помнил радостных встреч или безопасности дома — по — своему, эти воспоминания дали мне чувство принадлежности, которое отсутствовало с тех пор, как я себя помнил.

В груди болело от осознания того, почему мой дом назывался Мисси и почему ее имя было выведено курсивом на моем торсе. Я не смог защитить ее — невинную девушку с большими карими глазами и длинными каштановыми волосами, мою младшую сестру.

Это было неописуемое чувство — осознать, что у меня есть семья. Точнее, у меня была семья. Защита Мисси и Лорны была моей работой, моим заданием, и я принял его, хотя сам был еще ребенком.

Я знал, что Мисси умерла, и все же воспоминания о жизни после детства было труднее восстановить, как будто они были более тщательно скрыты тяжелой завесой.

Эта драпировка, хотя и не буквальная, состояла из барьера, с которым боролся мой разум. Мне казалось, что раньше меня учили забывать. Впервые за долгое время мне захотелось порыться в своих мыслях, чтобы понять, когда же это началось.