Привязанность

Телефон почти сразу же зазвонил снова. Джин посмотрела на него, призывая на помощь все свое самообладание, чтобы ответить, — может, это снова он, перезванивает, чтобы сказать, что все это тоже было шуткой. И не той, которую она так отвратительно сыграла над собой. И над своим мужем. Оказалось, звонила Виктория.

— Мама? Твой телефон был занят целую вечность. И у меня здесь ужасное эхо, так что я потороплюсь… С днем рожденья! Я еще кое-что хочу тебе сказать. Мы с Викрамом сегодня рано утром побывали в Борободуре[87]. Днем будет тридцать восемь или даже сорок градусов, так что пришлось выезжать как можно раньше, на рассвете… Это поразительно, там сотни Будд и все эти огромные решетчатые колокола из камня… но я покажу тебе фотографии, когда приеду. У меня замечательная новость.

— Прекрасно. Где ты сейчас, дорогая?

— В Джокьякарте[88]. Угадай, мама. Я уверена, что ты угадаешь.

Последовало молчание, и Джин подумала, что связь прервалась.

— Мама?

— Хм? Ты знаешь, дорогая, у меня, наверное, не получится.

Ее собственная недавняя «новость» заставила Джин сомневаться во всем, что она может сказать, подумать, почувствовать; голова у нее шла кругом из-за причастности к выявившейся роли Дэна, бывшего хозяином, преступным повелителем и голосом Джиованы. Разумеется. Та ночь у него на чердаке — они месяцами репетировали ее по электронной почте. Не удивительно, что он счел ее «игривой» и «бесстрашной». Не удивительно, что он показывал ей те фильмы. «Разве не об этом ты просила?» Да, она просила об этом, все правильно. Или, по крайней мере, она просила об этом Джиовану, прижатую к разделочному столу.

— Мама? Слышишь меня? Попробуй, пожалуйста.

— Что попробовать? О чем ты, милая?

Джин думала — несмотря на ее страстное легковерие, ничего из этого в действительности не случилось с Марком, однако же случилось с ней самой. Она не могла избавиться об этих неистовых мыслей или же обратить в другую сторону основательный и увеличивающий сдвиг в самых глубоких своих чувствах. Что она могла? Только пропустить эту новую информацию сквозь свой мозг и ждать, пока жизнь вернется в норму, пока в этот черно-белый мир снова хлынут краски?

— Нет, ты угадай. Чудесная, чудесная новость. Мама? Ты что, нездорова?

— Да нет, здорова. Просто не знаю. Ты помолвлена, — сказала Джин — это было последним, во что она на самом деле могла поверить.

— Так и знала, что ты угадаешь. — В голосе Виктории слышалось не удивление, но благодарность: вот оно, подтверждение неотвратимости. — Это было так романтично, на вершине храма, когда только-только появилось солнце. Мы просто спонтанно так решили, а не то чтобы вопрос-ответ. Все получилось очень естественно и стало лишь одним из слагаемых чудесного дня.

Джин пыталась сдержать слезы. Она глубоко вздохнула.

— Я сейчас расплачусь. Я так счастливая. И я, да, сейчас расплачусь.

— Мама!

Джин смеялась, она повернулась, чтобы поговорить с Викрамом; Джин не слышала слов дочери, но знала: та рассказывает ему, что ее мать вот-вот расплачется. Не вполне, может быть, по тем причинам, которые представлялись Виктории, но, разумеется, по некоторым из них.

— Папы здесь нет, милая. Поехал за рыбой. Он будет в отчаянии, что не застал тебя. Мы можем тебе перезвонить? Подожди минутку, я слышу, грузовик подъехал…

— Марк! — воззвала Джин, выбегая навстречу машине. — Вик звонит!

Тяжело дыша, она дала ему трубку и какое-то время стояла рядом, скрестив руки. Марк просто слушал и ничего не говорил, пока она смотрела на него, на этого мужчину, которого знала так давно и так хорошо, а потом каким-то образом предала, и чувствовала, что у нее подгибаются колени, уходят силы и всю ее пронзают горе и ужас. Ясно как день: ей так сильно хотелось улечься в постель с Дэном, что она убедила себя не только в том, что это «культура», но и в том, что это навязано ей Марком — профессионалом в области всучивания новомодных штуковин.

В одном ей дико повезло — благодаря, сколь бы невероятным это ни казалось, звонку Дэна, — в том, что она не озвучила имени Джиованы. Ее же благочестивые слова насчет доверия он мог воспринять как слова измученной заботами жены — не как остаток тлеющих злых чар, мучивших ее на протяжении месяцев и снятых мстительным черт знает чем с его подчиненным. Подобно болезни Билла, явившейся по пятам за тем лунатическим набегом в Дэново логовище, неоспоримая реальность снова обрушилась на нее, выколачивая стыд.