Привяжи меня! (ЛП)

То, как он переполз с колен Оуэна на кровать, больше походило на неловкое карабканье, чем на грациозную смену позиций, но Стерлингу было все равно. Он вытянулся на хлопковом покрывале, наслаждаясь его мягкостью, и ощутил, как спружинила кровать, когда Оуэн встал.

– Я вернусь через минуту. Принесу тебе «Колу». Тебе нужен сахар.

Перед уходом он развязал узел шарфа на запястье, сложил его и сунул в ладонь Стерлинга. Тот стиснул шелковый квадратик так, словно это была рука Оуэна, чувствуя, как нежная ткань щекочет шершавую кожу его пальцев.

Ему было так хорошо. И плевать, что он все еще возбужден и понятия не имеет, когда Оуэн позволит ему кончить – да, его член болел, и наверное, так будет еще долго, но всем частям его тела – даже ноющей заднице – было хорошо. Стерлинг был расслаблен так, как будто все напряжение, никогда не оставлявшее его, растаяло, оставив мышцы вялыми, ленивыми и тяжелыми, а ведь он даже перестал осознавать, что был постоянно напряжен.

Видимо, его мозг был готов расплавиться так же, как и все тело, потому что он почти задремал, когда Оуэн вернулся. Он не знал, произнес ли Оуэн что-то вслух, или просто от его возвращения в комнате что-то неуловимо изменилось… потому что Стерлингу казалось логичным, что присутствие Оуэна могло что-то изменить.

– Что? Простите. – Он приподнялся на локтях, поморщившись, когда чувствительная кожа протестующе заныла.

– Лежи спокойно, – сказал Оуэн и поставил поднос на ночной столик. Стерлинг покосился на него, пытаясь разглядеть, что там. – Можешь сесть и попить колы. Я хочу немного успокоить воспаленную кожу.

Даже после этих слов холодная грубая ткань, которую Оуэн прижал к его заднице, показалась ледяной. Стерлинг охнул, по коже побежали мурашки.

– Холодно!

– Знаю. – К счастью, Оуэн не стал тереть, просто позволил ткани впитать жар свежеотшлепанной кожи и повторил действие несколько раз, прежде чем вытереть Стерлинга полотенцем, которое, надо полагать, было очень мягким, но сейчас казалось сделанным из наждачки.

– Теперь крем, – рассеянно произнес Оуэн. И Стерлинг впервые задумался, возбудился ли Оуэн так же, как он. Он очень надеялся на это, может, из сочувствия тот позволит ему подрочить.

Крем в самом деле помог, пальцы Оуэна наносили его быстро и осторожно. Когда он закончил, Стерлинг решил, что, пожалуй, сможет снова надеть брюки… конечно, если не придется их застегивать.

– Оставайся на животе, пока крем не впитается, – сказал Оуэн, – только приподнимись, чтобы попить. А потом расскажи мне, как ты себя чувствуешь, и как это было. Я жду не чего-нибудь вроде «круто» или «классно»; я хочу знать, что для тебя работает, а что нет.

Взяв из рук Оуэна бутылку, Стерлинг сделал с полдюжины жадных глотков, а потом заставил себя остановиться, потому что пить слишком много, когда тебя мучает жажда, никогда не было хорошей идеей. Ледяной напиток успокоил горло и собрался где-то в желудке, холодя все внутри.

– Я чувствую себя хорошо, – сказал он. – Очень расслабленным. Словно я и не знал, что напряжен, пока не почувствовал, что бывает иначе. В этом есть смысл? – Оуэн кивнул, и Стерлинг продолжил: – То есть, понимаете, я все еще возбужден, значит, наверное, не полностьюрасслаблен. Но думаю, мне понравилось это ощущение, когда мозг словно отключается, и ты чувствуешь только тело и его ощущения, ожидая следующего удара, даже не задумываясь об этом. Как будто тобой завладел инстинкт или что-то вроде того. Когда я потерял счет, я, наверное, ушел слишком далеко. Слишком глубоко в себя.

– Это не всегда плохо, – задумчиво протянул Оуэн. – Даже совсем не плохо. Я очень рассчитываю, если так можно выразиться, на то, что ты покажешь мне, как справляешься. Со временем ты научишься контролировать потерю контроля… знаю, это звучит парадоксально, но ты поймешь, о чем я.

Стерлинг сделал маленький глоток кока-колы. Странная эйфория еще не прошла, но когда Оуэн находился так близко, и его рука – горячая и покрасневшая – лежала на коленях, было просто невозможно забыть о желании кончить. Он хотел, чтобы эта рука – та, что отшлепала его – крепко и безжалостно обхватила его член, до дрожи хотел кончить, хотел, чтобы ягодицы горели от прикосновения к простыням, пока он извивается на них, и к мускусному запаху пота и похоти, стоявшему в комнате, примешивался запах спермы.