Привидение в кроссовках

– За идиотские шутки! – вскипела Шура.

– У нас наряд, – отбивался Сеня, – прикиньте, как я перепугался, ко­гда она села.

Павел покосился на бирку, свисающую с большого пальца моей ноги, и хмыкнул:

– Ну и кто наряд вызвал?

– Во, смотри, – велел Сеня, подсовывая менту какую-то бумажку.

– Ща проверим, – пригрозил Соловьев и начал звонить.

– Ну что, – спросила я, ко­гда разговор закончился, – в чем де­ло?

– «Скорая» сообщила, – заявил Соловьев, – будто поступил вызов в магазин на Федосеева. Потом перезвонила женщина и сообщила, что помощь уже не нужна, она опоздала, а поскольку речь шла об общественном месте, диспетчер вызвала труповозку. Она новенькая, работает первую смену, вот и совершила глупость. Так как, был факт звонка?

– Был, – ошарашенно подтвердила я.

– О смерти кто сообщал?

– Я.

– Зачем?!!

– То есть не я, то есть я, но они не так поняли. Я сказала просто, что помощь долго едет, больная в ней больше не нуждается, врачи опоздали… Я хотела донести до них совсем другие сведения: больная выздоровела, а они решили: умерла! Вот дикость! И труповозку прислали!

– Дикость в другом, – вздохнул Соловьев. – Отче­го у вас вечно какая-то дрянь получается. Вот дождетесь, придет сигнал на пульт, а мы не приедем!

– Прав не имеете, – рявкнула Шура, – только попробуйте, мало не покажется, ясно?

– Пошли, Павлуха, – велел Дмитрий Юрьевич.

– Мы с вами! – крикнули санитары и, подхватив носилки, бросились по ступенькам вниз.

Продавщицы тоже ушли. Шура обернулась и сказала:

– Дарья Ивановна, хоть бирку с пальца снимите, а то жуть глядеть!

Я сдернула с ноги ленточку из марли, на которой болтался клочок клеенки. Ну почему со мной вечно происходят неприятности?

ГЛАВА 31

Валерий и впрямь долго не подходил к телефону. Я слушала протяжные гудки и считала: десять, пятнадцать, двадцать.

– Алло, – раздалось в трубке.

– Добрый день! – радостно закричала я. – Господин Алтуфьев?

– Слушаю.

– Мне сказали, будто вы пишете портреты на заказ.

– Портреты нет.

– Да? А что то­гда?

– Пейзажи.

– Великолепно, мне как раз нужен один для гостиной.

– Моя работа стоит ты­сячу долларов, – торопливо ответил художник.

– О, деньги не проблема, лишь бы картины были хорошими.

– Вас интересует какой-то конкретный вид, – начал переговоры живописец, – или хотите посмотреть уже готовое?

– Я сейчас приеду, говорите адрес…

Примерно че­рез полчаса я, раскрашенная, словно индеец, вступивший на тропу войны, поднималась в огромном лифте, сделанном, похоже, из красного дерева. Представляете, здесь имелись довольно большое зеркало и скамеечка, обитая бархатом. До сих пор я видела подобный подъемник только во Франции, в отеле «Негреско», но тамошняя администрация усиленно делает вид, что на улице девятнадцатый век, в номерах не было телевизоров и холодильников, а горничную нужно вызывать, дергая за шелковый шнур. И несмотря на отсутствие благ цивилизации, постояльцы рвутся в «Негреско» толпами.

Антикварный лифт дотащил меня до самой обычной железной двери. Она мгновенно распахнулась, и на пороге замаячил довольно полный блондин с лицом больной овцы.

– Это вы за пейзажем? – поинтересовался он, да­же не поздоровавшись.

Я кивнула.

– Входите, – разрешил хозяин.

В прихожей он кинул мне две рваные тапки. Пришлось вылезать из ботиночек «Гуччи» и засовывать ноги в отвратительно засаленную обувь. По возвращении домой выброшу колготки.

– Сюда, – велел художник, – по коридору налево.

Я покорно пошла за хозяином. Наконец мы очутились в довольно просторной комнате, где все было сделано для того, что­бы максимально открыть доступ дневному свету. На чисто вымытых окнах отсутствовали шторы, а мольберт был развернут лицом к льющимся солнечным лучам. Сегодня в Москве был отличный денек: ясный, на небе ни облачка, вот только холодно.

– Здесь готовые работы, – сообщил Валерий и начал демонстрировать полотна.

Мой первый муж, Костик, был художник, поэтому я осведомлена, какие нравы царят в среде живописцев, и хорошо знаю слова, которые следует произносить, нахваливая полотно. Нестандартная композиция, насыщенные планы, живые краски, особое настроение, рука мастера – все эти изъезженные словосочетания мигом ожили в мозгу, рот уже открылся, что­бы их озвучить, но тут Валерий повернул лицом ко мне первый пейзаж, и я мигом лишилась дара речи.