Привидений почти не бывает

– Да я не хотел! – оправдывался Добрыня Никитич. – Я, наоборот, про него подумал: малявка, сильно бить не буду, еще сломаю что-нибудь. Держал пассивный блок против вертикального удара, а он как врежет опоясывающим! У него кистень был или еще что-то гибкое. Я обиделся и слегка его по голове и стукнул. Несильно.

– Это хорошо, что несильно, – назидательно сказал мудрый Сухман-богатырь, вышедший из боя без единой царапины. – Самая наша главная трудность – бить нападающих бандитов несильно, а то засудят: превышение пределов необходимой самообороны, то да се… Основная наша задача – слегка обездвижить и передать милиции… тьфу, полиции – их же переименовали. Никак не привыкну, что у нас теперь не менты, а понты.

– Все, теперь Олег. – И Снежка начала обрабатывать приличных размеров рану на голове Вещего Олега. – Кстати, о понтах – ты все «восьмерки» крутишь, понты сплошные. Конечно, веерный бой – штука красивая, но опасная. Сам же меня учил.

– Да ладно, не ворчи, – ухмыльнулся Олег. – Я же Вещий, я предвидел, что выйду из боя живым. Вот и поразвлекся малость. А что ты хочешь? Такую банду живьем взяли, сами не подставились – и чтоб совсем без крови? Главарь утек, жалко.

– Конечно, я хочу без крови, мне надоело уже вас бинтовать да смазывать, – сказала Снежка. – Олег, а зачем ты так орешь в бою? Все отвлекаются, бросают драться и выясняют, где что взорвалось.

– Это киай, боевой японский клич, – объяснил Олег. – С ним легче сражаться. Сразу заявишь миру, что ты крут безмерно, – и бой наполовину выигран!

– Банда Черного Колота к Олеговым воплям непривычна… была, – хихикнул Васька Буслаев, потирая кулак, ободранный о какого-то мелкого твердого бандита. – Да, Микула, ну-ка расскажи, что ты натворил! Вот Илья вернется из полиции, он тебе задаст!

– А я что? Я ничего, – погрустнел Микула Селянинович. – Я знаю, что по закону нельзя бандитов сильно бить. Тем более бандитов незнакомых – вдруг у них в организме какие-то хронические заболевания? Я сражаюсь тихо-мирно, противник проводит вертикальный удар ножом, я прогибаюсь, делаю шаг вперед и подставляю свое лезвие под его левую, чтоб не дергался, а затем, как на тренировке, резко разворачиваю корпус по ходу движения ножа и обозначаю тычок… только обозначаю, даже не до крови! А он как дал слева! Я обиделся…

– И что?

– И выстрелил… – виновато сказал Микула Селянинович. – Что мне эти ножи, когда у меня «вальтер». Нет, вы не думайте, парни, я знаю, что нежелательно стрелять в бандита, – я в воздух выстрелил, чтобы попугать.

– И что?

– Да кто же знал, что в воздухе в этот момент находился другой бандит, взвившийся туда от Олегова крика! – возмутился Микула. – Твой киай, Олег, непривычному человеку пережить трудно.

– И что, попал?

– Спрашиваешь! Да я рябчику в глаз попадаю вслепую, только на шум крыльев при взлете. Попал, конечно.

– В глаз? – с ужасом спросила Снежка.

– Нет, в глаз нельзя, он же не рябчик. К сожалению, – серьезно объяснил Микула. – В ухо попал. Начисто срезал. Только наружную раковину – слуховой проход цел, слух не пострадал.

– Плохо, – покачал головой Сухман-богатырь. – Тебя обвинят в калечащем действии…

– Дак я сразу извинился! – оправдывался Микула. – Я ухо отстреленное подобрал и побежал извиняться. Этот бандит налегке, без уха, быстро бегал, но я быстрее, особенно когда извиниться надо. Я его догнал и извинился… и пришил.

– Что?! Ты его пришил? То есть убил?

– Да нет! Я ухо ему пришил! У меня с собой аптечка, там и иглы стерильные, и шовный материал. Раз-раз – и пришил ухо. Делов-то.

– Вот молодец, – одобрил Васька Буслаев. – Это по-нашему: развалить бандита на кусочки, а потом сшить, как было. Так чего же ты такой грустный?

– Так… того… – вздохнул Микула Селянинович. – В пылу боя разве разберешь? Да еще Олег орет, сосредоточиться не дает. Я ухо вверх ногами пришил. То есть не знаю, где у уха ноги, но мочка теперь кверху торчит. Поди придерутся… по судам затаскают, по комиссиям…

– Ерунда, – отмахнулся Олег, почти добинтованный Снежкой. – Если бы это женщина была, то можно было бы придраться: сережка, мол, вверх задралась, неприлично. А мужику какая разница?

– Тяжелая у нас работа, – вздохнул Вольга Всеславич. – Они первые напали, клиенту нашему угрожали, первые кровь пролили – Добрыню зацепили, а мы их должны нежно и ласково уговорить сходить в полицию и немного, лет пять, посидеть в тюрьме – и чтоб, не дай бог, никого не искалечить!

– Тебе хорошо, – позавидовал Микула Селянинович. – Ты в бою волком обернешься и кусаешь противника – никакой суд не придерется, потому что покусание волчьими зубами не значится среди действий боевых подразделений.

А я стрелок. Мне эти ваши реверансы ну никак, у меня сразу руки чешутся стрелять. Вот видите?

И показал руки со следами расчесов.

Распахнулась дверь, вошел Илья Муромец. Глаз у него заплыл редким по красоте и чистоте оттенка фиолетовым фингалом, шея не поворачивалась, что еще увеличивало и без того присущую Илье монументальность. Уж чего говорить – в бою заведующий в уголке не отсиживался. Но он был весел: