Привидения являются в полдень

«Да, вкусы у него значительно изменились, — подумалось ей, — раньше он не увлекался ничем подобным… И откуда у него деньги на такие журналы?! Это ведь даже не „Плейбой“ и тем более не „Пентхаус“… Эти — круче. Стоят минимум сто тысяч за штуку, а то и триста тысяч или даже больше… Ничего себе, заработки у него! Впрочем, это не мое дело. Женщин у него теперь нет, ему осталось только картинки смотреть…» Она сложила журналы стопкой и бросила их на нижнюю полку стеллажа. Вытирая пыль с остальной мебели, она по пути сортировала его вещи — чистые и грязные. Чистые откладывала в одно из кресел — повесить в его шкаф. Грязные кидала в угол — пойдут в стирку, которую она решила провернуть сегодня же. Стиральная машина была у нее хорошая, и стирка не заняла бы много времени. Потом она вычистила ковер и вымыла пол, забрала ведро, таз и тряпки и вышла в свою комнату. С ней она покончила еще быстрее. Убиралась уже час, но совсем не устала. Уборка всегда успокаивала ее, и ей вдруг вспомнилось, что Лена говорила, что это, мол, свойство многих людей с нечистой совестью — постоянно что-то чистить, мыть, убирать и мыться самим. Синдром вины.

«Но я ни в чем не виновата! — сказала себе Катя. — Просто-напросто мне некуда деться. Дверь стальная, надежная, и маньяк не заставит меня открыть ее… Только Игорь сможет ее открыть, где он сейчас? Катит в свой совхоз. Скоро его проймет, и он вспомнит, что не взял сумку. Или не проймет, и он доедет до конца, чтобы там схватиться за голову».

Грязные вещи — свои и Игоря — она тоже рассортировала: на светлые и темные, на сильно загрязненные и не очень. Как правило, темными и сильно загрязненными оказывались вещи Игоря: штук пять рубашек, брюки, тонкая куртка, которую он обычно надевал, когда ехал за мясом. Ее можно было стирать в машине, и Катя решила сделать это в последнюю очередь. Потом она занялась другим делом — стала проверять карманы. Лика говорила ей, что эта проверка карманов перед стиркой — увлекательное дело! В карманах у мужа всегда можно обнаружить что-то интересное — билет на электричку на то число, когда он врал, что сидел дома, чей-то телефонный номерок, записанный чужим мелким почерком на обрывке бумаги, и самое худшее — ключ, неизвестно кому принадлежащий… Ключ…

Катя вытащила ключ и посмотрела на него. Она сразу поняла, что ключ не от их квартиры, но все еще смотрела и смотрела на него, словно хотела увидеть на его месте что-то другое. Но ключ никуда не исчезал — бронзовый ключ, совершенно обычный, каких тысячи. И достала она его из кармана куртки Игоря. Наконец она опомнилась. Ей показалось, что ее рука нащупала в кармане еще что-то, и она снова запустила ее туда. И перед ее глазами возник другой ключ. На этот раз — с черной пластиковой головкой. А за ним третий — совсем новенький, блестящий, серебристый. Катя держала три ключа на ладони и тупо смотрела на них. Потом она сунула их в карман халата и лихорадочно принялась перетряхивать все карманы Игоря. Обнаружились странные вещи: ленточка автобусных абонементов — нового образца, зелененьких, с водяными знаками. Насколько она знала, Игорь не ездил городским транспортом, разве только тогда, когда «Москвич» в очередной раз чинился. Но чинился он зимой, а тогда такая форма абонементов еще не была принята. Теперь она соображала молниеносно, соображала и сопоставляла. Еще она достала запылившуюся пластинку жвачки и порванную сторублевую купюру, на которой почерком мужа был записан номер телефона (ей незнакомого) и слова: «Арарат, вечером». Больше ничего не было, если не считать многочисленных кровавых пятен на подкладке куртки и на рубашках. Но она знала, какого они происхождения, — муж всегда возвращался из загородных поездок как с бойни: при погрузке мяса неизбежно пачкался кровью. Так или иначе, перед ней был улов — три ключа, абонементы и чей-то телефон. Стирать ей сразу расхотелось. Она прошла на кухню, разложила свою добычу на столе и уставилась на нее.

— Или я сошла с ума, или у него кто-то есть, — сказала она вслух и сама испугалась своего голоса — так странно прозвучал он в пустой кухне. Перебрала ключи, перещупала их, словно они сами могли ответить, какую дверь отпирают. — Кто мог дать ему ключи? Друг? Друзей у него нет, никогда их не было. Да и не дал бы ему друг ключи. С какой стати?

«А с той, чтобы он мог приводить в его квартиру женщин, — подумала она и тут же отвергла эту версию, настолько нелепой она выглядела. — Нет, в это не поверю. Женщин?! Каких женщин?! Он же ни на что не способен!»

Но какой-то странный голос все продолжал нашептывать ей: «Ты не можешь знать, на что он способен, на что не способен… Он лечится от импотенции четвертый год. Он мог давно вылечиться, но не сказать тебе ничего, чтобы ты не подозревала ни о чем и он мог спокойно гулять. Ты давно, слишком давно ничего о нем не знаешь. Даже о Диме ты знаешь теперь больше. Игорь стал тебе чужим. Тебе неизвестно, на что он способен…»