Как бы то ни было, Улиту в обнимку с рукой бросили в воды глубокого озера и назвали его Поганым. Братьев же или брата с зятем отправили плавать в гробах по поверхности другого озера, чье имя не приводится. «Короба с негниющими, проклятыми телами убитых, в виде мшистых зеленых кочек, колыхаются между берегами, и слышится унылый стон: это мучаются злобные Кучковичи» (Макаров). Гробы, покрытые озерной тиной и мхом, к берегу не подплывают. Лодочники же держатся от них подальше.
Бывшее языческое капище – веская причина для возникновения нечистого места, вот только сведения о таких капищах, за редким исключением, проверке не поддаются.
Царь Алексей Михайлович, ездивший в Новодевичий монастырь на поклонение Смоленской иконе
Божией Матери, не раз замечал, как у него пропадает богомольный настрой. Лошади спотыкаются, перед глазами мелькают чьи-то морды, душу томят неясные предчувствия. Наконец государь догадался, что всему виной – улица, по которой он едет, с неблагозвучным именем Чертольская. Царским указом ее переименовали в Пречистенскую (Пречистенку) из уважения к Пречистой Деве, и точно так же назвали Чертольские ворота Белого города.
Исчез один из старинных московских топонимов – Черторье (Чертолье), обязанный своим происхождением ручью Черторыю. В дождливую погоду ручей переполнялся водой и прорезал извилистым оврагом окрестности Пречистенки. Как будто «черт рыл» землю – по аналогии с английскими холмами Devil’s Jumps («дьявол прыгал»).
Старомосковскому люду было присуще чувство юмора, ничуть не препятствующее его религиозности. Но настали иные времена, и «черное» слово наделили сакральным значением. Чертолье ликвидировали (хотя в просторечии это название продержалось до революции), а вот Чертов переулок в старообрядческой Рогожской слободе сохранился. Кто-то в свое время подшутил над жителями слободы. Фраза «Моленная дома купца Благолепова в Чертовом переулке» звучала не менее оскорбительно, чем «Государево богомолье с поклоном из Чертолья». Староверы вынуждены были обратиться с просьбой о переименовании. Градоначальство услышало просьбу и незадолго до революции назвало переулок Дурным. Ну а советская власть, пойдя навстречу жертвам царского режима, переименовала его в Товарищеский. Юмора у московских властей тоже хватало. Слово же «Чертольский» вернулось в Москву назло отсталым гражданам. Так назвали бывший Царицынский переулок около Пречистенки, саму же Пречистенку переделали в Кропоткинскую улицу (прежнее имя возвращено в 1994 г.)[69]
.Чертолье имеет такое же отношение к поклонению дьяволу, какое город Царицын – к царям (на тюркском «сары-су» – «желтая вода», «сары-син» – «желтый остров»). Тем не менее в наши дни была выдвинута гипотеза о существовании в районе Пречистенки и примыкающих к ней Обыденских переулков древнего капища, где до середины XIV в. (!) осуществлялось служение Перуну. Затем капище разрушили и в 1360 г. возвели на его месте церковь Илии Пророка Обыденного. Строили ее по обету, всем миром и освятили в честь христианского заместителя бога грозы и молний.
Хотя и посрамили черта (Перуна), он еще долго напоминал о себе. Разгневанный бог не только смущал православного царя-батюшку, но и, подобно коту с Тверской улицы, устраивал пожары. Конечно, масштаб был иной – кот поджигал один или два дома, а громовержец палил сразу полгорода. В 1365 г. Перун метнул молнию прямиком в новенькую церковь своего небесного коллеги. «В маковку церкви Ильи Обыденного во время грозы ударила молния, – пишет Коровина, – пожар по воздуху перекинулся на стоявшую рядом с Боровицким холмом церковь Всех Святых. И от этого жутчайшего пожара вся деревянная Москва сгорела в два часа. Как записано в летописи: “Загореся город Москва от Всех Святых сверху от Чертольи и погоре посад весь!”»
Москва действительно горела, но, как указал летописец, пожар начался с церкви Всех Святых, поэтому он вошел в историю под именем Всехсвятского. Боровицкий холм отделяет от Обыденских переулков солидное расстояние, да и перекидываться огню было неоткуда – храма Илии Пророка в то время попросту не существовало. Он был возведен в дереве не раньше начала XVI в. и переделан в камне в 1592 г. Причиной пожара 1365 г. явилась не гроза, а наоборот – засуха. По легенде, огонь разгорелся от случайно опрокинутой в храме лампадки.