- Конечно, - ответил Иоганн. - У нас тут все серьезно. Ты просто не привык к нашим порядкам.
- Честно говоря, и не хочется привыкать, - сказал я. - Жестокие у вас порядки.
- Какие есть, - пожал плечами Иоганн. - А что делать? В такой тесноте по-другому нельзя. Если не будет дисциплины - переругаемся, передеремся и поубиваем друг друга. А чтобы жить в мире, дураков надо учить, быстро и жестоко, а то не поймут. В нашем гадюшнике главное - вести себя по-людски, не лезть на рожон и вовремя извиняться, если чувствуешь, что накосячил. А если будешь права качать - рано или поздно в холодильник отправишься, у нас с этим просто.
Иоганн окинул взглядом аудиторию и сказал:
- Давайте спать.
Я подошел к Маше и сел рядом с ней. Некоторое время мы сидели и молчали, глядя пустым взглядом в пространство и думая каждый о своем. А потом я услышал, что Маша тихо и неразборчиво что-то бормочет.
- Ты что, молишься? - удивился я.
Маша пожала плечами, скорее утвердительно, чем отрицательно.
- Ты тоже христианка? - спросил я. - Сначала Рик, теперь ты… Это дальний космос так действует?
Маша вначале кивнула, затем пожала плечами. Я спросил:
- Можно задам дурацкий вопрос?
- Задавай.
- Как ты собираешься жить после этого?
Маша в очередной раз пожала плечами.
- Я не собираюсь жить, - сказала она. - Наши шансы слишком мизерны, чтобы принимать их всерьез. Ну, выберемся на поверхность, а дальше что? Надо найти причал, найти корабль, суметь пробраться внутрь, в жилой отсек, а потом… У тебя в прыжке сердце останавливалось?
Я вспомнил фибрилляторы, уползающие в потолок капсулы, и кивнул.
- У меня тоже, - сказала Маша. - У тебя в корабле жилой отсек был одноместным? И у меня тоже. Я думаю, у всех кораблей жилой отсек рассчитан на одного человека, ну, самое большее, на двух, но это вряд ли. Больше просто не нужно, слишком редко корабли берут пассажиров на борт. Допустим, мы проберемся внутрь корабля, один человек займет место в капсуле. А остальные как будут выживать?
- Не знаю, - растерялся я. - Надо у Иоганна спросить или у Генриха…
- Могу сразу сказать, Генрих об этом еще не думал. Он такой человек, он о далеком будущем задумываться не любит. А Иоганн себе на уме, я не удивлюсь, если из всех нас только он один спасется.
Я тяжело вздохнул.
- Что-то странное здесь с людьми происходит, - сказал я. - Вроде на первый взгляд нормальные люди, а как приглядишься - такие подлецы…
Маша невесело усмехнулась.
- Жизнь такая, - сказала она. - Ты и сам скоро таким станешь. Добро пожаловать в дальний космос.
14.
Мы просидели с Машей до четырех утра по местному времени, мы болтали обо всем на свете, время от времени прикладываясь к канистре. Оказалось, что у нас с ней (с Машей, а не с канистрой) много общего.
Маша тоже родилась в бедном районе большого города, только не Нью-Йорка, а Казани. Маше тоже повезло, она тоже ухитрилась выхлопотать стипендию в университете, отучиться и получить нормальное образование, только специальность у нее была другая - не менеджмент, а медицина, и окончила университет Маша без отличия.
Ее распределили участковым врачом в глухой сибирский край, который даже медвежьим углом не назовешь, потому что медведи там не водятся, а водятся песцы и северные олени. Из людей в этом краю обитают только реликтовые оленеводы, чей быт за последнюю тысячу лет почти не изменился, разве что место луков со стрелами заняли пулевые ружья. Бластеров оленеводы не признают, им оружие нужно не для самообороны и развлечения, а для охоты. А на охоте бластер не годится - охотнику нужна тушка и шкура, а не облачко жареной пыли.
Работа Маши сводилась в основном к приему родов, причем не столько у женщин, сколько у домашних олених. Бесплатный ветеринарный врач оленеводам не положен, денег у оленеводов не бывает никогда, так что Маша имела полное право отказывать клиентам в решении их ветеринарных проблем, но другой работы почти не было, а без работы скучно. Сами оленеводы редко обращаются к врачам, лучшими врачами они считают своих шаманов, а если шаман не помог, что ж - такова воля бога. Маша долго не понимала, как можно так жить, но со временем она научилась если не понимать, то хотя бы принимать странную философию людей, по собственной воле живущих в первобытном строе. А потом в один прекрасный день старый седой шаман окрестил Машу, повесил ей на шею крестик из моржовой кости и Маша стала не то чтобы своя, но уже не совсем чужая.
Маша ударилась в мистицизм и одно время даже подумывала, не уйти ли ей в один из немногих сохранившихся монастырей, но жизнь повернулась иначе. Нелепая случайность рассорила ее с духовным отцом, выбросила из христианского мира, а дальше жизнь пошла совсем в другую сторону. Скука, наркотики, виртуалка, больница, вначале обычная, затем психиатрическая, отзыв лицензии, трущобы, снова наркотики, проституция, кражи, тюрьма, снова трущобы… А потом господь смилостивился и Маше предложили завербоваться в дальний космос. И она попала на Мимир.