Привокзальная, 1

Дело в том, что мы жили в доме «шишек». Я-то просто потому оказалась по адресу Привокзальная, 1, что там были дедушка с бабушкой. Несколько квартир в этом кирпичном трехэтажном доме отдали под коммуналки простым смертным, а в остальные поселили разного уровня небожителей. К слову, у нас с Ивановыми квартира красивая: по периметру потолка идёт лепнина. А ещё здесь привольные окна, раздельные туалет и ванная, большая кухня. Когда дом ещё не был сдан, мой будущий дедушка позвал мою будущую бабулю посмотреть, что же там такое понастроили для начальства: сами-то они перебивались с тремя детьми в бараке неподалеку. Дед заглянул в первую попавшуюся квартиру, прошёл по длинному коридору, подивился на антресоли. Покрутил носом: «Недурно!» – «Лёня, ты бы хоть сапоги снял, наследишь ведь!» – укорила Капитолина Ивановна. «А, мать, не нам тут жить!» – отмахнулся от своего «домашнего НКВД» дедушка.

И оказался неправ. Советская Фортуна повернулось лицом и к рабочему человеку: что-то где-то заело, где-то – не так щёлкнуло, и внезапно часть квартиры с лепниной по периметру потолков досталась простому машинисту. В нашем подъезде была и ещё одна коммуналка. Там жили сумасшедшие фронтовички, сестры Торбины, изводившие своих соседей по квартире Шаркевичей ядрёной кошачьей вонью: любили этих животных.

Ещё две-три семьи попроще обитали в скромных однокомнатных. Там лепнины на потолках изначально не было.

Ну, а теперь о начальниках.

На втором этаже в нашем подъезде жил небольшой Михал Семёныч, или Главначпупс, как за глаза звала его моя мама. Он был парторгом хлебозавода, носил шляпы и любил поруководить. Часто можно было видеть Михалсемёныча во дворе, указующего начальственной дланью на то или иное безобразие соседям или работникам магазина «Светофор»… Что именно говорил Главначпупс, слышно не было – ведь любоваться этой фигурой, напоминавшей героев Чарли Чаплина, удобнее и безопаснее всего было из окна нашей кухни. Жену парторга хлебозавода звали Евгенией Сергеевной, болонку – Яшей. На дачу Михаил Семёнович ездил, вызывая такси (и зубовный скрежет коммунальной составляющей дома). А если по какой-либо надобности я стучала к ним в дверь, то из глубин квартиры иной раз можно было услышать вальяжное: «Яша, кто это нас беспокоит?»

В третьем подъезде жили Белкины. Бабушка рассказывала, что хромой и чернявый начальник «энгэче» Белкин при заселении настолько разъярился из-за того, что получил жилплощадь меньше обещанной, что топором прорубил дверь в стене, ведущей к соседу. И отобрал у него комнату. Так у Белкиных получилась четырёхкомнатная квартира, и всё это как-то уладили. Бабушка избегала здороваться с Белкиным. А мне у них нравилось: переминаясь с ноги на ногу на пороге, я просила дать чего-нибудь почитать. И тогда мне выносили фантастику, детективы, приключения – с экслибрисом в виде белки…

Дед Алексей

Когда я ещё не просто жила на Привокзальной,1, а находилась «временно у бабушки» – так подписала участковая медсестра мою медицинскую карту, и жив был дед Алексей, мы много смеялись и шутили. Дедушка, чтобы порадовать нас с сестрой, пришивал к своей оранжевой рубашке разноцветные пуговицы, говорил о себе вместо «я пошел» – «я пошла»; вызывая восторженный детский визг, носил нас на руках, шее, плечах, катал на спине, и, что особенно ценно, очень меня любил и звал в честь себя Алёшкой. Тогда мне ещё можно было смотреть телевизор. Его маленький экран бабуля прикрывала от прямых солнечных лучей куском бархата изменчиво пурпурного цвета. В телевизоре интереснее всего было встретить маму с папой – Шурика и Нину из «Кавказской пленницы», соседа дядю Колю Иванова – Балбеса из «Операции Ы», и, конечно, дедушку: это когда показывали фильм «Весёлые ребята». Там дед, только молодой, но такой же озорной, устраивал перекличку коров и коз. Пел, хохотал и сверкал глазами.

– Это ты там? – я зачарованно кивала на выпуклый экран.

– Конечно! Кто ж ещё?

– А… как?

– Эх, давно снимали!

Я любила рассматривать его ордена и медали. А, когда он спал, мечтала закинуть ему в рот деревянную шпульку от катушки ниток. Дело в том, что дед спал с открытым ртом и открытыми глазами, и при этом храпел. Не знаю, почему меня так привлекала эта идея со шпулькой – но навредить я не хотела, это уж точно. К тому же, в то время была твердо уверена, что взрослые вообще не чувствуют боли, и никакой беды я своими действиями не причиню. Да и как можно было навредить дедушке, если даже свои ногти на ногах он стриг плоскогубцами – вот какой был прочный человек, хоть худой и жилистый. А его зуб мудрости хранился у бабули в специальной коробочке. Этот, по-бизоньи мощный, жёлтый прокуренный зуб оказался совершенно целым, но его пришлось выдернуть, чтобы вставить искусственные челюсти: все остальные зубы дедушка потерял от цинги в лагере, а жевать чем-то надо было.

– Почему дедушка не закрывает глаза, он же спит?