Приволье

С наступлением темноты «каспийские вентиляторы», как правило, вдруг останавливались, будто чья-то сильная рука решительно выключала рубильник, и тогда до самого рассвета стояла та особенная тишина, ощутить которую в полной мере можно было только тут, в степи, и только ночью. Однако вместе с темнотой прохлада, как на беду, не приходила. Душно было и ночью, детишки спали голышами: Настенька и Аннушка — на арбе, а Толик и Алеша — под арбой, на войлочной полости. Паша сперва прикрыла девочек своим платком, потом наклонилась к мальчикам и, убедившись, что ее младшие уже спят, отошла от арбы. Ничего не говоря матери, она направилась к корыту, там умылась теплой, за день хорошо нагретой водой. На душе у Паши было тревожно. Она не знала, где сейчас находился фронт. Имевшийся в отаре портативный приемник, которым умело пользовался Анисим, как на беду, перестал работать, не годились батарейки, и чабанская арба, словно одинокая лодчонка в океане, осталась отрезанной от всего мира.

Еще месяц назад приезжал на грузовике хромой завхоз Нестеренко, привозил продукты — муку, сахар, печенье, вермишель. Припадая на левую, укороченную ногу, он отвел Пашу от арбы, и понизив голос до хрипоты, сказал:

— Беда, Прасковья.

— А шо такое?

— Война уже наползает на Ставрополь.

— Да неужели? Хто казав? Откуда тебе известно?

— Сорока на хвосте принесла, — хотел отшутиться Нестеренко. — Говорят, что это правда. Сам я там, вблизи Ставрополя, не был, в точности, конешно, поручиться не могу. Но в хуторе ходят такие балачки…

— А ты им не верь, балачкам.

— Хотелось бы не верить. Дюже хотелось бы… На всякий случай готовься, всякое может случиться.

Нестеренко сгрузил продукты и уехал, а Паша стояла, словно бы окаменев, не могла двинуться с места. «Шо цэ такое? — думала она, провожая глазами удалявшийся завхозовский грузовик. — Знать, война уже близко, возле Ставрополя? А может, в этот час она уже накатилась и на наш Привольный? Может, и мой Иван где-то тут, близко? Стоять на месте и чего-то ждать? Или уходить заблаговременно? Но куда уйдешь? Где спрячешься?»

Сразу после отъезда Нестеренко Паша не решалась заговорить о том, что ей сообщил завхоз, ни с матерью, женщиной молчаливой, скупой на слово, ни со старшими сыновьями, ни с дедом Яковом. Так прошла неделя, и как-то вечером, убедившись, что младшие уже спят, а старшие находятся возле отары вместе с дедом Яковом, Паша подошла к матери, отвела ее от арбы. Они подошли к корыту, Паша плеснула воду на горячее лицо, утерлась фартуком. Не понимая, зачем она понадобилась дочке, старуха присела на краю корыта, сказала:

— Стих ветродуй. Пора и нам спать.

— Не до сна, мамо.

— Чего ж так?

— Потолковать бы нам надо… Хочу спросить вашего совета и не знаю…

— Чего умолкла? Спрашивай.

— Ежели случится, шо сюда, до нас, заявятся немцы? Шо нам делать?

— Ты шо выдумываешь? Откуда тебе известно, шо они сюда припожалуют?

— Я так, предположительно. Ежели вдруг будет такое… Ума не приложу.

— Ежели, не дай бог, такое случится, то шо же тут долго думать? — ответила мать. — Оставим отару и будем спасать свои души. — Старуха говорила спокойно, как можно говорить о чем-то простом и обыденном. — Впряжем быков в арбу и подадимся с детьми в беженцы. Приютимся всей своей оравой на каком-нибудь неказистом хуторке и, бог даст, переждем, переживем. Это хорошо, дочка, шо в такую тяжелую годину мы все тут, вместе.

— Отару, мама, бросать нельзя, — негромко, но твердо сказала Паша. — Я так думаю: надо нам послать на хутор Анисима. Пусть все разведает, шо там и як.

— Доберется-то як туда?

— Пешком али на попутной машине.

— Шо-то попутных машин в степу не видно. И мальца от себя не отпускай. Такое ненадежное времечко.

— Який же вин малец? Шо вы, мамо? Анисим — парень хоть куда, смышленый прямо-таки не по годам, да и Антоша — мальчуган бедовый, — с любовью говорила Паша о своих старших. — Вот двоих их и послать. Видели, як воны чабануют? Молодцы! Всю ночь возле отары, дед Яков ими не нарадуется. Растут, говорит, настоящие чабаны. Вот и пусть они смотаются на разведку.

— Пасти овец, дочка, — это одно, а ходить в такую даль — совсем другое, — как всегда, рассудительно возразила старуха. — Да и времечко-то ныне не подходящее для хождения… Паша, а погляди! — вдруг воскликнула она. — Огни мельтешат. Никак кто-то на машине до нас катит…

2

На аспидно-черном горизонте заполыхало зарево, то взлетая и освещая добрый кусок неба, то падая на землю, будто желая отыскать в траве след, становясь все ближе и ближе. И вот уже фары обласкали колодец с нацеленным в темноту журавлем, корыто с запламеневшей в нем водой, ослепили Пашу и ее мать, и грузовик, молодцом остановившись возле арбы, стряхнул со скатов дорожную пыль и умолк. Погасли фары, сомкнулась темень. Из кабины поспешно вышел мужчина в военной форме, гимнастерка затянута ремнем, на ремне — кобура, и сказал нарочито громко:

— Ну, наконец-то отыскали!