Дом был похож на замок. Но не мрачный, средневековый, а сказочный, где живут принцы и принцессы. Дашины комнаты дышали светлым деревом и громадными «венецианскими» окнами. Полукруглая стена мастерской состояла из них целиком. Но Максим видел, что в «замке» Даше неуютно. Она нередко говорила, что продолжать учебу нужно в Санкт-Петербурге.
В день рождения Даша проснулась поздно – и не узнала своей комнаты: все вокруг было заполнено цветами. Две узкие чеканные вазы с лилиями и крупными лиловыми колокольчиками «несли караул» возле постели, каминную доску увенчивали чернофигурные «антики» с розами и ромашками, на полу стояли низкие «корытца» с нарциссами, головками подсолнухов и мелкими астрами.
Еще более пышный цветник встретил ее в мастерской.
За завтраком Максим вручил девушке алую коробочку от Tiffany. Дашино сердце дрогнуло. От волнения она закусила губу – неужели кольцо, неужели Максим решился? Ведь они договаривались подождать до ее восемнадцатилетия…
Даша осторожно подняла глаза – Наташа безмятежно улыбалась.
В коробочке лежал ажурный платиновый ключик с бриллиантовой осыпью. За колечко к нему цеплялся еще один ключ, совершенно обычного вида.
– Это твоя квартира в Питере, – улыбнулся Максим. – Ты же хотела учиться?
– Дашка! – Павлик влетел в столовую с такой скоростью, что едва не растянулся на скользком полу. Он прижимал к себе какую-то странную конструкцию из потемневших от старости брусков и реек. – Вот. Это тебе. Если антиквар не соврал, то это мольберт, ну, один из мольбертов, говорят, у каждого художника их бывает несколько, вот этот самого Васнецова. Который Виктор. Ну, который еще Иван Царевича нарисовал. Говорят, он еще и для церквей что-то делал. Прямо как ты.
– У меня тоже есть подарок для тебя. – Наташа протягивала ей коробочку. Только не алую, а темно-багровую, как запекшаяся кровь.
В коробочке лежало кольцо: платина и три бриллианта россыпью.
– Нет! – Даша отшатнулась.
– Что с тобой?
– Не дотрагивайтесь до него! Это… это… – девушку трясло, как в лихорадке.
– Макс, что с ней?
– Нат, на твоем месте я бы послушался. Даша иногда видит то, чего не видят другие. И притом удивительно точно. Если ее так пугает это кольцо…
– По правде сказать, оно меня саму иногда пугает. А иногда – притягивает.
– Его нельзя трогать! Его нельзя держать в доме!
– Ну… ты всегда можешь его продать, – предложила Наташа.
– Нет! Господи, ну как же вы не видите!
Даша не успокоилась до тех пор, пока Максим не отвез ее к Москве-реке. Они легко отыскали незамерзающее место, и злополучное кольцо кануло в черную зимнюю воду.
Вечером Даша уехала в Питер.
Максим поехал с ней – помочь обустроиться на новом месте. Он опасался, что Наташа его не отпустит, но она только улыбнулась. Максиму даже показалось, что она давно обо всем догадалась – только слепой не увидел бы, как их с Дашей тянет друг к другу, – но молчит, не желая ничего менять. Пусть идет как идет, жизнь большая…
Однажды, прилетев в Петербург на выходные, Максим застал Дашу над россыпью фотографий.
– Вот думаю, на кого он будет похож. Или она…
– Кто? – растерялся Максим. – Ты задумала новую картину и ищешь центрального героя?
Даша улыбнулась:
– По-моему, это будет героиня. Уже шесть недель.
Он опустился на пол и приник к ногам девушки:
– Дашенька! Что же нам делать? Я не могу, не могу их оставить. И Павлик к Наташе так привязался, мамой называет. Что же делать, что же делать?
– Ну что ты так страдаешь? Не надо ничего делать. Будешь приходящим папой, сейчас многие так живут.
В россыпи фотографий Максим вдруг заметил одну, удивительно знакомую. Нет, не может быть!
– Кто это?
– Это мой папа. Только маленький еще – видишь, мальчишка совсем. И его родители. Так странно, да? Они мои бабушка и дедушка, а я их никогда не видела, только на снимке.
Максим пригляделся: ну да, точно. Изо всех сил стараясь сохранить безразличный вид – только бы Даша не заметила! – он весело сказал:
– Даш, я балбес. Как увижу тебя, вообще соображать перестаю. Даже руки не помыл, грязнуля!
Он прихватил из кармана пиджака бумажник и закрылся в ванной. Положил на стиральную машину фотографию «Дашиного папы», рядом – другую. Единственную, оставшуюся у него от матери, ту, где был его отец со своей семьей. Как Максим ухитрился ее сохранить в своих беспризорных скитаниях, он и сам уже не понимал. Грязная, с обтертыми, обломанными краями. А вот Дашина фотография была чистая, даже не поцарапанная – в альбоме хранилась.
Максим переводил взгляд с одного снимка на другой: седой красавец, худенькая темноволосая женщина и мальчишка с таксой на руках.