Приворот

– Только ты не смейся… В доме, который я снимаю, есть погреб. Я им не пользуюсь совсем, мне ни к чему. Но еще в самый первый день, когда полы мыла, нашла его. В моей спальне, под половиком, есть люк, и под ним лесенка. Погреб крошечный совсем, три на три метра от силы. Там прохладно и влажно. Я один раз спустилась, потом закрыла люк и думать о нем забыла…. Но где-то недели две назад я беспокойно спала… Ночь была слишком жаркая, я даже вентилятор настольный включила. И вдруг слышу – словно плачет кто-то. Тоненько так, будто ребенок маленький. И горько. Очень странно это – у соседей никаких детей нет, деревенька небольшая, я всех знаю. Сначала я решила – померещилось. Голосок тихий совсем. Но нет – это было по-настоящему. Плачет и плачет. Я пошла на улицу – нет никого, и плача не слышно. Только в доме слышно. И тут я поняла, что плачет-то кто-то – в подполе моем. Как мне жутко стало, холод до костей пробрал. Хотела соседа позвать, потом передумала – засмеют. Шаль накинула, свет везде врубила, спускаюсь в подпол. Была надежда, что какой-нибудь ребенок из шалости пробрался в дом, спрятался, а потом перепугался темноты. Но там никого не было. Никого. Никого.

Она несколько раз повторила это глухое «никого», и, несмотря на то что вечер был жарким и душным, я вдруг ощутила поднимающийся из груди холодок, который быстро распространился по всему телу. Как будто воду в озере кто-то потревожил, взбаламутил илистое дно.

– Я вернулась в кровать, но уснуть в ту ночь так и не смогла. Несколько ночей все было спокойно, а потом – повторилось опять. Тоненький плач в моем подвале. Я решила не обращать внимания – приняла две таблетки снотворного, заткнула уши и отвернулась к стене. Кое-как уснула, но снились кошмары какие-то. Потом – снова несколько ночей покоя. И опять этот плач – только на сей раз плакали громче, настойчивее и как будто бы уже не в подвале, а на лесенке, у самого люка. Чтобы я слышала наверняка. Какая же чертовщина, Марьян! Приезжай, приезжай. Мне надо, чтобы ты это услышала.

– Конечно, приеду. Сегодня четверг, в субботу поеду на первой же электричке, встречай меня на станции!

Но в субботу никуда я не поехала. Потому что в пятницу вечером снова раздался звонок – определился номер мобильного Ольги, но голос на том конце трубки принадлежал мужчине. Некий Петр Иванович сообщил, что он – Олин сосед, и она каждый вечер приходила к нему покупать козье молоко, каждый вечер, ровно к шести, без опозданий. А сегодня – не пришла.

Он подождал до половины седьмого, а потом решил, что закрутилась дачница, о времени забыла, и пошел к ней в дом, отнести банку с молоком. У Ольги было не заперто, он легко проник в дом. Но ее нигде не было – звал, звал, все без толку. Он сразу неладное почуял – дом выглядел так, словно хозяйка на секунду отошла. На столе – ноутбук и телефон, и сандалии ее у порога стоят. Петр Иванович прошел в дальнюю комнату, где Ольга спала, и обнаружил постель ее разобранной. На полу отсутствовал ковер, а люк, ведущий в подпол, был открыт.

Сосед спустился по шаткой деревянной лесенке. Ольга лежала внизу, лицом вверх, прижав руки к шее. Она умерла давно – должно быть, ночью – тело успело остыть, а на бледных щеках появились фиолетовые пятна.

– Я никогда не забуду ее лица! – пожаловался Петр Иванович. – Глаза широко-широко открыты, выражение лица – кукольное. Словно она ни о чем не думала, как зомби! А руки – крепко шею держат… Я позвонил в милицию и по последнему номеру в ее мобильном.

Ольга была одинока. Из родственников – только бывший муж, давно уехавший на ПМЖ в Германию. Я нашла фирму, чтобы организовать похороны, оформила место в колумбарии одного из подмосковных кладбищ – уже на следующий день тело Ольги доставили в Москву и похоронили. Эксперт из морга сообщил странное – по всему выходило, что она сама себя задушила. Руками. Сжала шею и не отпускала, пока не перестала дышать.

– Впервые такое вижу, – пожал плечами патологоанатом. – Видимо, она была лунатиком. Обычно у них срабатывает инстинкт самосохранения, а тут…

Через несколько дней после похорон я все-таки наведалась в Тульскую область – хотела забрать Олины вещи и поблагодарить соседа.

Петр Иванович оказался невысоким кряжистым мужиком, с первого взгляда производившим впечатление человека довольно угрюмого. Однако морщинки, лучами расходившиеся от его глубоко посаженных серых глаз, свидетельствовали о том, что улыбка часто появляется на этом дочерна загорелом обветренном лице. Рассказывая об Ольге, он в какой-то момент с трудом удержал слезу – за несколько месяцев успел привязаться к смешливой доброжелательной дачнице, каждый вечер покупавшей у него молоко.

– Добрая она была… Кота вон пригрела. Он сегодня ночью забился под дом и как человек выл. Чувствовал смерть. – Помолчав, Петр Иванович вдруг сказал: – Виноват я перед ней…

– А что такое? Чем виноваты? – удивилась я.

– Дом-то этот давно сдать пытались – все никак охотники на него не находились. Оно и понятно – дачка маленькая, с семьей там тесновато, а одному – скучно.

– Оля как раз искала уединение.