Приворот

Уже под утро решил он в комнату, где дочь с Алешей жили, заглянуть. Комнатка теперь принадлежала им двоим – другие его дочери еще полгода назад сказали, что лучше уж они будут в прохладных сенях по лавкам спать, чем крики Алешины слушать.

В комнате было тихо. Отец крался как кот. Дочь спала, накрывшись одеялом почти по самую макушку. В последнее время она очень мерзла – куталась, как древняя старуха. Из Алешиной кровати доносилось только тихое сопение.

Отец подошел ближе, сердце его колотилось, во рту было сухо. Младенец спал, подложив руку под пухлую щеку, причмокивал во сне. В тот момент таким невинным он казался, таким спокойным.

Ангел во плоти. «А говорила соседка, что не спят они… Напридумывала, ведьма старая, а я чуть было не поверил ей… Взял бы грех на душу». Дед Алешенькин протянул руку и погладил малыша по влажноватым светлым кудряшкам – тот даже не шелохнулся, продолжал спать. Тогда мужчина подошел к дочери. Хотел только одеяло поправить, но любопытство взяло верх.

В синеватом свете луны дочь напоминала покойницу. Худая, сильно постаревшая, под глазами – коричневые тени, щеки впалые… Осторожно откинув одеяло, он остановился в растерянности – ну и что дальше? Не раздевать же ее… А вдруг проснется, потом позору не оберешься. Крик подымет, слухи по деревне поползут.

Дочь застонала во сне, и лицо ее скривилось – то ли больно ей было, то ли просто сон дурной пришел. Дрожащей рукой отец откинул подол ее платья. И ахнул, рука его взметнулась ко рту, помогая сдержать крик. Он увидел ноги женщины – синеватые, худые, как у ребенка, а бедра все – в ранах полузаживших, как будто бы с них ножом срезали мясо по кусочку маленькому. Как наяву услышал он соседкины слова: «Кровью его поила, а теперь мясом своим подкармливает…» И лицо Алеши вспомнил – напряженное, и глаза – умные и холодные.

Исполненный решимости, мужик в один прыжок оказался у колыбели. Лишь бы не проснулся младенец. Все у него получится. Войну прошел, на первой линии фронтовой побывал, а тут – ребенок, года еще нет, как с ним не справиться. Даже если и не человек он, а нежить опасная, но маленький такой все-таки.

Кроватка была пуста.

Мужчина метнулся было из комнаты – надо что-нибудь взять, топор, вилы, свечу… Но не успел – из-под стола на четвереньках выполз Алеша. Передвигался он быстро, как животное.

– Уйди… Не подходи! – Бывший фронтовик рассчитывал, что звук: собственного голоса придаст ему сил.

Алеша оскалился. Зубы у него были белые и остренькие, как будто ножовкой обточенные. Бросился дед его к двери – но младенец оказался шустрее. И как только успел сил набраться! Оттолкнувшись четырьмя конечностями от пола, он одним кошачьим прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от деда. Высоко прыгнул – в горло, видно, вцепиться хотел, но не достал, промахнулся. Укусил деда в бок, чуть выше печени, – дернулся от боли старик, уж больно остры были Алешины зубы. Младенец снова заполз под стол и теперь смотрел на деда оттуда – ни дать ни взять пес, охраняющий еду.

Пошатываясь, дед вышел из комнаты.

Ранним утром соседи сбежались к их дому на крик. Кричали девочки – младшие дочки хозяина. Проснувшись на рассвете, они сначала обнаружили мертвого отца – он лежал, скрючившись, на полу в кухоньке, на лице его застыла гримаса отчаянного ужаса, а к груди он прижимал остро заточенный топор. Что с ним случилось – никто так и не понял. «Может, до белой горячки допился», – неуверенно предположил деревенский фельдшер. Но всем было известно, что дед Алеши и не пил почти. На его боку обнаружили странную рану – как будто собака некрупная укусила. Следы маленьких зубов, а вокруг – чернота, и гнилью пахнет.

И это была не последняя страшная находка. В дальней комнате нашли старшую дочь несчастного – она тоже была мертва. Впрочем, ее кончина никого не удивила – девица болела давно, на улицу совсем не выходила, было понятно, что не жилец она. А вот сынишку ее маленького так и не нашли. Кроватка пустая стояла. И в доме – никого. Звали Алешеньку, звали – не откликнулся. А ему и годика не было, сам бы далеко не ушел.

С тех пор на деревню ту неприятности посыпались. Хорошо, что младшие дочки старика этого уже не увидели – на следующее утро их увезли доживать детство в казенном доме. А через несколько дней единственную на всю деревню корову волки загрызли. Непонятно, как и пробрались в сарай, – дверь была плотно заперта. Утром хозяйка вошла – а вместо Зорьки ее только шматки окровавленного мяса, над которыми мухи роятся.

Старуха, которую все в деревне ведьмой считали, что-то бормотала о том, что место это теперь проклятое и надо ноги уносить всем, кто хочет в живых остаться. Но ее никто не послушался – во-первых, она всегда что-то мрачное бубнила, а во-вторых, податься им было некуда. Но в итоге права старуха оказалась – все они, один за другим, в тот же год жизни лишились, и все одинаково погибли – в пасти волчьей.