Читаем Приворотное зелье полностью

Быть самим собой, не подлаживаться под моду и текущую идеологию могут только сильные, мужественные и духовно богатые люди. Именно таким художником и гражданином и был Юрий Маркович. Сколько я его знал, всегда видел его в стороне от дрязг, "тусовок", мелкой суеты.

Но быть в стороне от суеты не значит быть сторонним наблюдателем, равнодушно внимающим добру и злу. В творчестве он отстаивал однозначные позиции. Он был демократом, он был аристократом, он был самостоятелен. Это сейчас все храбрые, благо все позволено. В то время, в 60-е годы, когда Нагибин писал "Председателя", слово было весомо и могло стоить автору не только профессиональной карьеры, но и самой свободы, а то и жизни. В те годы создать образ человека, грубо, мощно ворвавшегося со своей правдой в мир раскрашенных картинок, изображавших нашу славную действительность, мог только художник калибра Юрия Нагибина.

Он любил жизнь и верил в людей, хотя и видел отчетливо все, что мешает воплотить человеческую мечту. И не только видел, но и сражался с этим опять же по-своему, по-нагибински: как бы над схваткой, а на самом деле - в самой гуще жизни, событий, проблем. Романтический реализм Нагибина - одна из светлых красок в нашей литературе.

На мой взгляд, взгляд артиста, сыгравшего Егора Трубникова, и человека, знавшего писателя, создавшего этот образ, у нагибинских героев, при всей разнице обстоятельств их жизни и характеров, сердцевина одна, из одного сплава стержень: такие личности делают жизнь.

Каждое время по-своему трудное для искусства. Когда я мысленно возвращаюсь в те годы, когда создавался этот фильм, когда выходили на сцену герои "Варшавской мелодии", "Диона", и в последующие десятилетия, с их удушливой атмосферой неподвижности, я радуюсь тому, что театр и кино не дали потухнуть огоньку свободы, загоревшемуся в конце пятидесятых.

Мне думается, что и литература, и театр, и вообще искусство нужны сами по себе для того, чтобы увеличить, прибавить в количестве доброты на свете. Чтобы люди могли черпать из этого источника правды и справедливости, веры и любви кто сколько может.

Ратуя за сближение театра с жизнью, я не имею в виду жизнь политическую. Странно было бы мне, человеку, прошедшему "через цензуру незабываемых годов", призывать к этому.

Я никогда не стремился к участию в партийной и общественной жизни, но меня не миновала чаша сия. Я был депутатом Верховного Совета СССР, советов других уровней, членом последнего ЦК КПСС, на ХХV съезде партии был избран в Контрольную комиссию ЦК КПСС.

Впрочем, "избран" - неточное слово. В годы диктата партии в политике все было просто: в высокие органы назначали по принципу представительства. Рассуждали так: сталевары есть, учительницы есть, доярки... А где артисты? Нет? Давайте-ка Ульянова выберем. Он всегда такие роли играет: председателей колхозов, директоров заводов, комсомольцев-добровольцев...

В Контрольной комиссии ЦК партии я представлял людей искусства. От писателей туда был определен Константин Михайлович Симонов.

Я встречался с ним раньше, во время работы над фильмом "Солдатами не рождаются", затем когда он делал телевизионную передачу об А. Т. Твардовском и пригласил меня участвовать в ней. Меня восхищало его умение работать, военная привычка к порядку, широта знаний.

В комиссии мы по сути ничего не делали, не решали, ни за что не отвечали. Все это было ширмой, за которой аппарат ЦК делал свои дела. Мы лишь заседали на разных съездах, пленумах, конференциях.

Это "великое сидение" сблизило нас с К. М. Симоновым. В глобальном, так сказать, масштабе мы ничего свершить не могли, но в конкретных случаях наш пост давал возможность многое сделать и многим помочь.

И Симонов неустанно помогал. Он продвигал в печать книги, поддерживал молодых, активно содействовал возвращению в жизнь несправедливо забытых имен писателей, деятелей культуры, в том числе подвергшихся репрессиям в сталинские годы. Известно, что во многом благодаря ему был опубликован роман Булгакова "Мастер и Маргарита", вернулось в жизнь из небытия имя художника Татлина. Это - единичные примеры, на самом деле их очень много. За то короткое время, что я знал Константина Михайловича, я ни разу не видел его без дела: он все время кого-то уговаривал, за кого-то хлопотал, кому-то что-то объяснял. Для него это было жизненной необходимостью помогать, выручать, поддерживать, вытягивать, защищать.

Главной темой его творчества была война: и в прозе, и в поэзии, и в фильмах, и в телевизионных передачах. Так получилось, что разговор о желании Симонова сделать фильм о Георгии Константиновиче Жукове возник, как только мы познакомились с Константином Михайловичем на телепередаче о Твардовском.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное