Приворотное зелье

Идущие в совместном походе либо не сойдутся друг с другом, либо сдружатся навсегда. Я бы перефразировал известную поговорку так: «друг познается в труде». И не только друг, а любой человек. Ради чего он трудится — ради большой общей цели или только для себя, ради своего тщеславия, жирного куска, лучшего угла. В нашей группе, к великому счастью, было больше людей по-настоящему дружественных, артельных, как раньше говорили.

Незабвенный Юра Катин-Ярцев. Он был старше многих из нас, всю войну прослужил в железнодорожных войсках, видел смерть, но не замкнул свое сердце от чужих горестей и бед. Мы шли к нему с обидами, недоумениями, спорами, обращались за советом, и постепенно он стал душой и совестью курса. Сердечность, доброжелательность его были неисчерпаемы. Много впоследствии я видел людей, которые находились в самом центре коллектива и определяли его дух, но почти всегда эти лидеры знали себе цену, осознавали свою значимость и вес. Мало в ком я видел при несомненном лидерстве полное пренебрежение этим фактом, как то было у Юры. Он делал добро, как дышал, просто и естественно.

Предельно собранный, самоуглубленный Ваня Бобылев. Он хотел все понять и все испытать сам, примерить к себе любое дело: по силам ли оно ему. Впоследствии Бобылев станет главным режиссером Пермского театра.

Легкий человек, деликатнейший и неунывающий Сергей Евлахишвили. Верный товарищ, всегда готовый бросить все свои дела и прийти к тебе на помощь.

Вилли Венгер — открытая душа. Он не умел скрывать свои чувства и выплескивал их наружу — бурно переживал неудавшийся этюд, безудержно радовался успеху. Долгие годы он работает в Иркутском театре.

«Нет уз святее товарищества!» На все века прав гениальный Гоголь. Пожалуй, самое большое счастье в человеческой жизни — знать, что ты не один, что у тебя есть друзья, есть руки, которые поддержат, плечо, на которое можно опереться.

Когда мы пришли в театральное училище, Р. Н. Симонов, как говорится, поставил на нас. Свою роль здесь сыграло то, что вместе с нами учился Евгений Рубенович, Женя, его сын. Он был нашим вожаком, чему сам Симонов всячески способствовал. В этом не было плохого: дружба с Женей не мешала нам работать как проклятым, ибо пристрастное отношение к нам выражалось прежде всего в повышенной требовательности, в особом спросе с нас.

Нам не делалось никаких исключений. Помню, как строго, без снисхождения раскритиковал нашу постановку «Бориса Годунова», которую задумал и осуществил Женя Симонов, Борис Евгеньевич Захава.

Он не покривил душой ни из каких соображений. Даже не позолотил пилюлю: не похвалил за смелость, за упорство, с которым мы работали. Он поднял планку разговора до самых высот театрального искусства, он говорил о высших трудностях, о необходимости непрестанного совершенствования актерского и режиссерского мастерства. Борис Евгеньевич хотел вооружить нас горьким, но необходимым знанием о нелегком пути, который нас ждет впереди. Это был откровенный, честный и бескомпромиссный разговор.

Мы тяжело переживали провал, нам было очень больно. И только с годами я понял, что Захава поступил правильно. Суровая и жестокая требовательность была нам нужнее, чем жалость и снисхождение. Искусство не знает пощады. Оно требует не только жертв, но и мужества, терпения, выдержки. Без умения мужественно переносить провал, без терпеливого ожидания результата работы, без выдержки, которая не позволяет тебе послать все к черту — смертельно устал, выложился до конца, а надо начинать все сначала — нельзя быть актером.

К сожалению, подчас, не желая обидеть, боясь ссоры, мы уклоняемся от прямого ответа, находим обтекаемые фразы, говорим сладкую ложь. И по-человечески это можно понять: актеры так жадны даже к малейшей поддержке, похвале, в каждую роль они вкладывают душу и сердце и, естественно, им хочется услышать отклик на сердечный посыл. Понять это можно, но, действуя так, актеру вместо пользы можно принести вред.

Б. Е. Захава преподал нам полезный урок. Он был для нас вроде гуру. Все мы относились к нему с величайшим почтением. Он стал руководить Театральным училищем им. Щукина (имя это было присвоено училищу в 1939 году) еще в 1924 году.

Борис Евгеньевич был личностью значительной. Держался он с большим достоинством, и в то же время в нем прорывалось иногда что-то детское. Он мог обидеться по пустячному поводу, а то вдруг рассмеяться, неудержимо, заливисто!

В отношениях с ним мы строго соблюдали дистанцию. Бориса Евгеньевича уважали, ценили и боялись.

Теперь, когда я оглядываюсь на годы, проведенные мной в омской студии и в Театральном училище им. Щукина, я прихожу к выводу, что секрет успешной работы педагога заключается не столько в том, что он говорит и чему учит, а в том, что он представляет собой как личность. Чем самобытнее, талантливее человек, тем большее воздействие оказывает он на ученика.