Привороженные (СИ)

Анастасия шмыгнула носом и улыбнулась, пока “суженый” срывал луговую траву, наконец-то украдкой смогла рассмотреть его получше. Сегодня Лонгвей сменил одежду, Степан, “по просьбе” Нинки одолжил ему растянутую, полинявшую на солнце футболку, шорты-парашюты и резиновые шлепки. Выглядел заграничный принц слегка комично в этом наряде дачника и тем не менее, не терял своего шарма.

— Лонг, оставьте немного цветов и для насекомых, — пошутила впервые за несколько дней Настя, заметив расходящегося не на шутку парня, срывающего траву охапками.

Он рассмеялся, довольный тем, что красавица впервые произнесла его имя и обратилась к нему без смущения, вручил ей охапку луговых цветов, дурманящих терпким запахом лета.

— Спасибо, — Анастасия вдохнула аромат и почувствовал легкое головокружение, скорее всего от успеха.

Они побрели дальше, совсем рядом, почти касаясь друг друга, одно неверное движение и рука Лонга, будто невзначай, дотронулась до бедра Насти. Каким бы не было прекрасным мгновение близости, Анастасия ни на минуту не забывала о супруге. Всё слишком сложно, не разрешимо.

— Закройте глаза, — вдруг попросил ее Лонгвей.

Она послушно прикрыла веки.

— А сейчас подумайте и скажите, где бы хотели оказаться?

Сквозь полузакрытые веки играл на ресницах солнечный зайчик, ветерок ласково гладил ее волосы, а ноздри щекотал всё тот же непередаваемый аромат луговых трав.

— Здесь, — без тени сомнения ответила Настя. — Именно здесь бы я и хотела оказаться.

Лонг понимающе улыбнулся.

— Я тоже полюбил этот край. Есть одна мудрость, которая прежде была моему разуму не подвластна — дом, там где душа. Вы моя душа, Настин.

— Это всё зеркало, — вслух напомнила себе Анастасия, прячась за охапкой цветов.

— Нет! — Лонгвей не верил в подобную чушь. — Я полюбил вас искренне, вы моя жизнь, моя душа, моё сердце и мой дом!

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась она, чувствуя дикую слабость, бессильная против нахлынувших чувств.

Он пощадил ее и тактично перевел тему:

— А теперь закройте глаза и представьте себя лет через десять. Кем вы себя видите, Настин? Кем бы вы хотели быть?

Эта игра нравилась ей, к сожалению, она не видела образов, сознание молчало.

— Не знаю, — печалилась Настя.

— Могу я дотронуться? — спросил осторожно Лонгвей и подошел к ней со спины.

Она судорожно кивнула и ощутила его теплое дыхание на затылке. Он бережно положил свои руки на плечи и аккуратно массировал, ослаблял ее скованные мышцы.

— Всё хорошо, — прошептал на ушко.

Настя молилась, чтобы этот момент длился вечность, позволяя наконец-то телу расслабиться.

— А теперь еще раз представьте: кем вы видите себя через десять лет?

Тьма перед глазами рассеялась, появилась четкая картинка:

— Я любимая и уважаемая женщина; вижу перед собой много детей и это не только мои дети! Я учитель! — просияла она. — Точно, я учитель!

Лонгвей аккуратно повернул ее к себе лицом и сказал с любовью и восхищением:

— У вас золотое сердце, Настин. Я не встречал подобных вам людей прежде.

Его мягкие губы медленно приближались к ее бледным, но теплым губам. Еще секунду и они сольются в блаженстве поцелуя. Если бы не тревожный звоночек, прозвучавший в Настиной голове. Одно лишь имя “Олег” и она испуганно отшатнулась.

— Думаю, нам пора! — сказала Настя, отвернувшись, и направилась в сторону деревни.

Лонгвей послушно отправился за ней следом, ругая себя за поспешность и несдержанность.

Они ступили на поросшую травой тропинку, на горизонте виднелись крыши домов, блестящие на солнце. Шли молча, Настя немного торопилась, не позволяя больше случиться невинной слабости и не давая Лонгвею возможности к ней прикоснуться. Спустившись в овраг он попросил остановиться и прислушался.

— Что?

Лонг поднял вверх палец, Настя закрыла рот и больше ничего не спрашивала. Недалеко из кустов донесся жалобный писк. Они осторожно подошли к этому месту и раздвинув ветви, обнаружили раненого зайца. Животное испуганно смотрело на людей, но сбежать не могло, попавшее в охотничьи силки. Лонг выругался на своем языке, пораженный выходкой местных охотников. В культурных, цивилизованных странах уже давно так не поступают с братьями меньшими. Любое животное благородно и достойно немедленной смерти, нет ничего хуже чем агония и страх.

Он ловко освободил окровавленную лапку дикого зайца. Тот попытался сбежать, но припал к земле без сил.

— Заберем его с собой, — сказал Лонгвей и стянув с себя футболку, осторожно завернул в нее раненное животное.

Настя конечно же расчувствовалась, за свои двадцать четыре года даже мухи не обидела. Но когда Лонгвей остался без футболки, обнаженный по пояс, забыла про зайца и ахнула.

— Ты идеальный, — сорвалось с губ нечаянное признание.

Она покраснела до кончиков ушей и прикрыла рот ладошкой, сожалея о сорвавшемся случайно комплименте.

— Это ты идеальная! — радостно воскликнул Лонгвей, в не себе от счастья: они перешли на ты.