Привратник

— Хорошо, — протянул Эст со зловещим благодушием. — Значит, наш подающий надежды мальчик, исполненный самыми горячими чувствами к своим друзьям и учителям, скоро явится сюда во главе некой чудовищной силы?

Он всем корпусом обернулся к Легиару:

— Ларт, может быть, ты объяснишь, как исправить теперь последствия твоей… как бы это выразиться помягче… доброты? Как бы нам запихнуть его в какой-нибудь предмет прежде, чем он превратит нас в помойные кадки?

— Он лишился магического дара, — медленно сказал Легиар.

— Об этом говориться в прорицании, — оживился Орвин. — «Он маг и не маг. Он предал и предан. Он лишён дара, он был могущественен и стал беспомощен»…

Орвин осёкся, поскольку его цитата пришлась не совсем к месту.

Легиар опустил голову.

— Да, — сказал он глухо. — Не в добрый час я его освободил.

Эст смотрел на него мрачно и совершенно безжалостно:

— Думай, Ларт. Думай, как его остановить. Твоего выкормыша. Твоего любимца.

— Твоего тоже, — слабо огрызнулся Ларт.

— Вы не понимаете главного! — вмешался Орвин. — Дело не в Марране и его мести вам… Третья сила вывернет весь мир наизнанку… — он перевёл дух.

Эст спросил сквозь зубы:

— А зачем, Орви? Зачем это Третьей силе? Чего она, собственно, хочет?

Орвин провёл пальцем по краю бокала. Бокал пискнул.

— Никто не знает… И не может предположить. Это же не человеческая логика, понимаешь? Может быть, она хочет наказать нас за что-то… Или завоевать, скажем… А может быть, она коллекционирует солнца, развлекается?

Он усмехнулся — через силу и совсем не весело. Эст тоже вдруг оскалился:

— А если никто не знает, то что ж мы скулим раньше времени? «Вывернет мир наизнанку», да, Орви? А что, если это благодеяние для мира, если он уже вывернут, если эта ваша Третья — не мясник, а костоправ?

У Орвина, по-моему, даже губы затряслись:

— Как ты можешь… Вспомни прорицание, Аль, «земля присосётся к твоим подошвам и втянет во чрево своё… Ветви поймают в липкую паутину всех, имеющих крылья»…

Он говорил всё тише и, наконец, замолк.

Эста холодно пожал плечами, взял со стола нож и принялся сосредоточенно царапать столешницу:

— Ты маг, и не мне тебе объяснять. Уж что, казалось бы, ужаснее: взять да и вспороть человеку живот. А если вспарывает хирург? Внешне всё выглядит, как бойня: потоки крови, боль, страх… Да только пациент вместо неизбежной могилы отправляется, скажем, на званый вечер… Не сразу, конечно. Спустя время. Но на всё требуется время. И всё имеет свою цену.

Он оставил стол и задумчиво провёл ножом по своей щеке.

— И не надо так смотреть, Орвин. Это, в сущности, болтовня. Может, так, а может, эдак. Но в мире иногда происходят страшно циничные вещи, дружочек.

— «Но стократ хуже имеющим магический дар…» — тихо, укоризненно сказал Орвин.

Эст снова пожал плечами:

— Ну что ж… Но маги на то и маги, чтобы не закрывать глаза тогда, когда так и хочется зажмуриться.

Но тут Ларт, который всё это время думал о своём, поднялся, стиснув кулаки. Обвёл всех тяжёлым взглядом. Уронил вполголоса:

— Хватит.

Тогда оба посмотрели на моего хозяина. Он продолжил тихо:

— «Только Привратник откроет дверь, только Привратник… Привратник откроет, и ЭТО войдёт, но не раньше!»

Перевёл дух:

— Ты сказал, Аль, его нет на поверхности земли? Где же он? Там, у Двери. У Двери, понимаете? Он пошёл открывать. Но мы… Пусть он не успеет. Я, Легиар, готов отдать за это жизнь.

— Я тоже, — сказал нервный Орвин.

Эст только хмыкнул презрительно.

Он шёл длинным берегом, увязая по щиколотку в теплом шёлковом песке.

Нет, не сейчас. Сейчас он шёл тёмным душным коридором… И истёртые ступени вели его вниз, хотя он, кажется, поднимался.

Влажная трава… Не сейчас. Круглые булыжники когда-то звонкой мостовой… Лоснящиеся листья, голубые лоскутки, зелёные заплатки… Оранжевое над изумрудным. Стрекоза отражается в глади… Не сейчас.

Небо низкое, такое, что, кажется, лежит у тебя на плечах. Небо давит и не даёт разогнуться. Сбросить!

Тесная коробка, фанерный балаган. Не плачь, если случайно проломится стенка.

Коридор. Поворот. Факел в руке чадит. Где она? Где ДВЕРЬ?

Я открою, и ты войдёшь. Вернее, Я войду. Я открою и я же войду. Скоро. Сейчас.

А когда чайки, потревоженные, поднялись над берегом… Парус был ещё далеко, светло-синий парус в тёмно-синем море. Мягко возились водоросли у берега, всплёскивали лохматыми ветвями, будто в растерянности. Умирала медуза на буром камне. А я взял её голыми руками и пустил в воду: «Иди домой».

Иди домой.

Где твой дом, Марран?

Снова поворот. Если факел в руке погаснет… Нет, это ненужная мысль.

Холодно. Широкая полынья, в глубине — тёмные рыбьи спины… Не то. Туман, тяжёлый, как сметана… Не то. Парк. Сад. Фонтан. Дети под присмотром одноглазой няньки. Сад обнесён нарядной оградой, яркой, ажурной, из гладких деревянных палочек… Что — за оградой? Что бывает, когда не бывает фонтанов?

Заглянуть за ограду… Прижаться лицом к деревянным… Нет, это прутья клетки. Это клетка, огромная, ржавая, и я в ней один. Остальные — снаружи.

Вот мальчик, ухоженный, плотный. Разве у него не было няньки? Светловолосый, на носу царапина. Встретился взглядом…