Привычка делать больно (СИ)

Уиттмор едва не выпускает из рук телефон — будто резко получил ударом ножа в самое сердце. Стальное лезвие проходится по раскалённой плоти, кромсает ткани, разрывает клетку за клеткой, замораживает ребра ледяными дорожками крови. Будто кто-то по капле выпускает из него жизнь, выпивает голодными глотками любовь, зашитую в самом тёмном уголке, глубоко внутри. Джексон справился бы, перетерпел бы. Может, запил бы конкретно. Может, просто умер бы. Если бы Стайлз… Если бы он не напомнил о себе снова. Что изменилось между ними после той ночи год назад?

— Неужели наша мисс Совершенство сделала что-то не так и обидела по уши влюблённого в неё мальчика? — Джексон не понимает, откуда у него берется воздух, чтобы разорвать затянувшееся молчание. Каждое живое напоминание о нём — это хождение по краю пропасти. Не вспоминать — не любить. Давай, Уиттмор, не будь слабаком. Дыши, ради Бога дыши.

— Как оказалось, Стайлз по уши влюблён в кого-то другого, — выстрел в голову, и Джексон яро ощущает в воздухе запах горелого.

— Что? — лишь сдавленный хрип слетает с губ Уиттмора. В комнате холодно и темно, как в склепе, — в сумраке блестят лишь слёзы в глазах Джексона.

— Удачи тебе, Джексон. Не упусти своё счастье, — Лидия говорит через силу, и Джексон мысленно представляет на её лице хорошо знакомую хмурую улыбку. Она никогда не плакала на людях — всегда мягко улыбалась и порой подмигивала. Сегодня ночью Мартин точно не сомкнёт глаз, и Джексона это почему-то совершенно не радует.

*

— Входите, открыто, — Джексон отвечает ледяным голосом, и каждое слово морозом трескается в воздухе, осыпаясь на пол снежным крошевом. Не скажешь, что несколько часов назад валялся на диване в полумёртвом состоянии. Стоит лицом к окну, закрывшись в своём ядовитом одиночестве, и боится пошевелиться. За окном поздняя ночь, а на душе кошки скребутся.

Входная дверь тихо отворяется, и Уиттмор слышит, как в коридоре падает на пол дорожная сумка. Он. Джексон облегчённо вздыхает и прячет руки поглубже в карманы, как будто от этого легче будет. Такой дёрганный, замученный, грозный. А сейчас вот боится, как мальчишка. Липкий страх вьётся под горлом змеёй, а нужные слова всё никак не приходят на ум. Что делать? Что говорить? Он уже здесь. Прямо за спиной.

— Джексон, это я, — голос у Стайлза всё такой же звонкий, светлый, а у Джексона насквозь прокуренный, пропитый, стальной. Срывается обернуться, но вмиг одёргивает себя — нельзя так сразу, в пропасть с разбега.

— Я вижу, — Уиттмор судорожно кусает губу, едва не до крови, впивается ногтями в своё бедро и плывёт взглядом по ночному Лондону, где-то в небе, высоко-высоко. Прохладный ветер гладит шею и бьёт волной в лицо, а Джексон будто прирос к этому проклятому окну — ни на шаг не отходит.

— Ты пьян? — Стайлз видит его насквозь, чувствует каждой клеточкой, впитывает его усталый голос и так много хочет сказать. Лишь бы Джексон не стоял в стороне, не смотрел на него, как на чужака. Они же не чужие друг другу, ведь так?

— Может, совсем немного, — первая попытка провалена, Джекс.

— С тех пор, как ты уехал в Лондон, ты ни разу мне не позвонил, — Стилински начинает издалека — по накатанной схеме. Чтобы выжать из Джексона хоть малейшее проявление чувств, вытрясти хоть пылинку нежности, вытянуть хоть слабую искорку улыбки. Они оба так долго не улыбались. Так долго не видели друг друга.

— Ты прилетел, чтобы сказать мне это? — прозвучало как-то грубо и обиженно, но Уиттмор больше не топчется у окна. Теперь он смотрит прямо на Стайлза — глаза в глаза.

Стилински обводит внимательным взглядом каждый участок его кожи, изучает ещё не забытый образ. Лицо Джексона осунувшееся, болезненно-бледное. Глаза потухшие, злые, тревожные, будто не спал неделями и не ел. Стайлз, ты попал в яблочко. Уиттмору нужно о многом рассказать, но он как-то не слишком торопится. Выжидает нужного момента? Так вот же он — момент их встречи, такой долгожданной и выстраданной. Нет, он всё ещё боится. Всё ещё не находит нужных слов. В горле горько и сухо, а в мыслях — сплошная каша.

— Нет, я хотел поговорить, — Стайлз делает решительный шаг вперёд и замирает на месте.

— Говори, — Джексон смотрит так требовательно, что у Стилински коленки подкашиваются. Он же не виноват в том, что Уиттмор улетел в Лондон без предупреждения. Не виноват в том, что влюбился в него, хотя тягой к мальчикам никогда не отличался. Его жизнь — карточный домик, а Джексон, похоже, может в любой момент вытащить одну карту и всё разрушить.

— То, что случилось между нами… — Стайлз тоже не железный, ему сложно снова возвращаться в прошлое — будто идёшь по раскалённому углю и не можешь сойти в сторону. С Джексоном так всегда — жарко, дико и опасно.

— Я знаю, что ты сейчас скажешь, — Стилински подходит как можно ближе и кладёт ладонь Джексону на плечо, но тот резко отдёргивает руку и садится на диван. Он говорит не то, что хотел услышать Стайлз. — «Это была ошибка, и нам лучше остаться друзьями». Можешь возвращаться обратно к Лидии, если хочешь. Мне всё равно.