Иногда танцор не подходит для данной ему роли, и я заменяю его другим, совершенно непохожим на него. Иногда на сцене слишком много танцующих. Они создают путаницу, заглушают музыку и угрожают столкнуться друг с другом. Поэтому мне приходится убирать одного или двух танцоров или объединять нескольких в одной роли. В каждом случае чьи-то чувства бывают задеты, хуже того – кто-то остается без работы. Такое решение всегда непросто принимать, но, когда под угрозой ваша работа, нужно проявить решимость и все перевернуть вверх дном, невзирая на чьи-то обманутые надежды.
Я думаю об этом, даже когда речь идет не о моем творении. Если я начинаю поглядывать на часы во время представления, это признак того, что я не вовлечена в происходящее на сцене, что создатели и исполнители не завладели моим вниманием, и я думаю о том, когда спектакль закончится. Тогда я развлекаюсь тем, что начинаю менять и перекомпоновывать его. Что будет, если актриса А и Б поменяются ролями? Что, если четвертую сцену сделать первой и сразу дать действию резвый старт, а не разворачивать его полчаса? Что, если балерина выйдет на сцену сзади и пересечет ее по диагонали, что будет смотреться более интригующе? Что, если этот парнишка в форме будет ее партнером вместо того, которому как будто не очень-то хочется с ней танцевать? Я поступаю так не из чувства злорадства. Я хорошо сознаю, на какие компромиссы приходится идти при подготовке спектакля. Но это очень хорошее упражнение. Я ставлю знак вопроса под каждым допущением и таким образом оттачиваю свою способность выбираться из ям.
Такая разминка для ума решает две задачи. Она не только помогает выбираться из ям, но и совершенствует мое умение спасти сцену. Я научилась этому у Джерри Роббинса, истинного ценителя театра, который взял в привычку смотреть все спектакли без исключения, потому что даже в самом плохом мог найти для себя что-то важное. Сидя в зале, он смотрел на катастрофу, происходящую на сцене, и представлял, как этот спектакль можно было поставить иначе. Для всех зрителей вечер в театре был потерянным, а для него – полезной тренировкой. Так он отточил свое мастерство, сделавшее его одним из величайших спасателей театральных постановок.
Существует несколько способов выбраться из ямы и вновь начать движение вперед. Конечная цель (за неимением более подходящего термина) – найти свою колею.
Выбраться из ямы и войти в колею – разные вещи. Одно дело осознать, что идея плохая (и избежать ее), другое – найти хорошую. Это не одно и то же.
Находясь в колее, машина не буксует, она движется вперед по прямой и узкой дорожке без остановок и заминок. Нет колебаний и отклонений от цели.
Забавно, что понять, что ты в колее, нельзя, пока не выскочишь из нее. Моя колея похожа на то, что спортсмены называют «в ударе». Каждый пас находит своего адресата. Каждый бросок поражает кольцо. Мяч катится прямо в лунку, как будто идет по рельсам. В таком состоянии баскетболист набирает по 60 очков за игру, а бегуны ставят мировые рекорды. Вот она счастливая полоса – все идет как по маслу, нет никаких осечек. Но затем все вдруг обрывается. Тайгер Вудс не попадает в лунку, броски Майкла Джордана не достигают цели. Бесполезно это анализировать. Если бы можно было узнать, как попасть в колею, можно было бы и узнать, как в ней оставаться. Но так не бывает. Самое большее, на что можно надеяться, – это чтобы иногда повезло в нее попасть.
Колея может быть любой формы и размера, и ей обычно предшествует некая прорывная идея, также любой формы и величины.
Встречаются мини-колеи, длящиеся утро или день. Вы сидите за роялем, и вдруг появляется готовая мелодия. Прорыв обычно носит эмоциональный характер, не технический. Это может быть что-то очень незначительное: хорошая новость, знакомство с обаятельным и привлекательным человеком накануне вечером, хороший завтрак. Но так же, как хорошие новости или завтрак, это состояние быстро заканчивается. Уже на следующий день все пойдет не так. Колея закончилась.