Привычка ненавидеть

Страх пронзает иголками все тело. Мне страшно так, что я не могу дышать. Не дышу. Срываюсь и бегу вниз. На ходу натягиваю кеды и накидываю на пижаму ветровку, выскакиваю за дверь и растерянно оглядываюсь по сторонам. Соберись, Мика, давай! Что делать, что делать, что делать? Так, стоп. Выдохнуть. Нужен телефон, чтобы вызвать такси, но он в доме. Да. Я несусь обратно, спотыкаясь на каждой ступени, хватаю с полки его и новый айпод, который купила, но так и не отдала Яну. И, видимо, от шума просыпается мама, потому что, когда я спускаюсь обратно, она стоит у лестницы и зевает.

— Что случи…

Точно! Пежо!

— Мам, ты должна отвезти меня в аэропорт. Вопрос жизни и смерти!

Я уже готовлюсь уговаривать ее, умолять на коленях, а если понадобится, брать шантажом, но она внезапно просто кивает мне и, сделав жест, пропускает меня вперед. Через минуту мы вдвоем в домашней одежде садимся в ее арендованный седан и трогаемся с места. Мы готовимся свернуть на трассу в сторону аэропорта, проехав шлагбаум на выезде, когда мама бросает короткое «пристегнись» и дает по газам, чтобы двигаться на предельно допустимой скорости (за что я ей безмерно благодарна).

Спустя полчаса звонков без ответа на выключенный номер Бессонова я забегаю в аэропорт и прохожу металлоискатели, пока мама, по нашей договоренности, уже спешит к кассам, чтобы купить мне билет на любой ближайший международный рейс — на случай, если я не успею застать Яна до стерильной зоны, куда без документов меня не пустят. Хотя я очень надеюсь поймать его, мы ведь так спешили и обогнали все прогнозы навигатора!

Я ищу Бессонова в толпе на первом этаже, выглядываю среди тех, кто стоит в очереди за посадочными талонами на рейс в Израиль — тут такой всего один до Тель-Авива. Спешу к эскалаторам и едва не завываю, когда не нахожу Яна наверху. Его нигде нет! Мечусь в панике туда и сюда, уже достаю телефон, чтобы звонить маме, когда вдруг натыкаюсь взглядом на знакомый силуэт с гипсом и костылем, что убирает сумки на ленту досмотра и хлопает себя по карманам, выкладывая мелочь, ключи и…

— Ян! — кричу я и не шагаю, а прыгаю, мчусь к нему, тянусь всей душой, но… меня тормозит за плечо тяжелая мужская рука сотрудника аэропорта.

— Ваш билет и паспорт, пожалуйста.

Черт.

Мужчина в форме строго на меня смотрит, держит ладонь на поясе рядом с рацией, предупреждая, чтобы не делала глупостей. И я киваю, больше не рвусь вперед, но кричать мне ведь никто не запрещает?

— Ян! — зову я, но он становится в очередь за мужчиной, который возвращается после звона рамки и снимает часы, чтобы пройти процедуру по новой. — Да Бессонов, блин! — рычу уже на грани слез, и этот гаденыш, он… боже, да! Да! Сто раз да! Он оборачивается! Он оборачивается, его брови быстро ползут наверх. Несколько безумно долгих секунд он не реагирует, заставляя мое сердце замереть в страхе, что прогонит меня, но затем… затем Ян бросает костыли у ленты и, как может, спешит ко мне, опираясь на больную загипсованную ногу, чтоб его!

— Твоя нога… — только и успеваю сказать, когда он с разбега, и не притормаживая перед столкновением, целует меня.

Тук-тук, тук-тук — это мое сердце бьется снова, в то время как я сжимаю пальцами футболку Яна, чтобы, даже если захотел, не сумел сбежать от меня, пока я все ему не скажу. Но говорить при этом совершенно не хочется. Хочется целовать и дальше — очумело, безумно, с привкусом утреннего кофе и запахом ночного воздуха из окна, который вдыхаешь между занятиями сексом и сном. Хочется и дальше ощущать любовь на кончиках пальцев, под которыми неистово колотится его сердце. Хочется болтать и делиться сокровенным — словами и касаниями. А иногда молча смотреть друг другу в глаза сразу после, когда пытаешься отдышаться от безумия, что делим на двоих.

— Привет, — шепчет он, обнимая нежным голосом, который действует на меня, как лошадиная доза успокоительного.

— Привет, — я смущаюсь, вспомнив, как, должно быть, выгляжу, если так бежала к нему, что даже спина взмокла.

— Ты тут. — Ян не спрашивает зачем, он просто радуется тому факту, что я здесь, а я выдыхаю все сомнения. Я до безумия боялась его реакции, он ведь просил не идти за ним. Что, если он действительно не хотел, чтобы я приезжала?

— Я очень, очень хотел, чтобы ты приехала, — хрипит его голос где-то над ухом, и я несильно, но со злостью стучу кулаком ему в грудь раз и два, всхлипываю, хотя не собиралась плакать.

— Зачем тогда… зачем просил не про-провожать?

Ну вот, не прошло и минуты, а я уже откровенно реву, и все расплывается перед глазами. Ну не хотела же!

— Я не хочу… не хочу, чтобы ты уезжал.

— А я ужасно хочу остаться.

Наши глаза встречаются, и я вижу, как зрачки у него расширяются. Неужели я и правда могу быть его наркотиком?

— Я знаю, что тебе нужно лететь, — говорю я.

— Я знаю только то, что ты нужна мне, — отвечает он.