Привычка убивать

Сколько квартир в самых разных районах Москвы Клавдия обыскивала. Сотни две-три, не меньше. И все были удручающе похожи одна на другую. Клавдия даже с закрытыми глазами могла бы сказать, где стоит диван, где стенка, где столик журнальный, где шкаф… Еще ни в одной квартире она не ахнула от удивления — надо же так придумать! Хотя бы один не тащил в дом эти синтетические ковры, эти пыльные полки с бестолково собранными книгами, хотя бы один не вешал пыльную люстру…

«Единообразие, — думала Клавдия, медленно расхаживая по комнате, стараясь не мешать оперативникам, которые выворачивали шкафы и тумбочки. — Словно заставь завтра всех обменяться своими квартирами — а они уже готовы. Да и то — жилье ведь не свое, государственное. Так, бивак, ночлежка, а не семейный очаг. Не говоря уж о подъезде, который к жильцам вообще как будто отношения не имеет, не говоря уж о дворе — это вообще ничья территория. Вон прямо из окна мусор сыплют».

За границей Клавдия не была ни разу, но с иностранцами ей встречаться приходилось. И удивляло ее в них одно странное на первый взгляд качество — они могли не знать, где находится, скажем, Эстония или Корея, многие не нашли бы на карте даже Россию, их не волновала политика Чили или Турции, да что там — они и своих политиков почти не знали. Но зато их личные домики были — загляденье. Газончики под окнами выстрижены, улицы чисты и городки уютны.

— Клавдия Васильевна, что ищем? — уже в который раз обращался к Дежкиной оперативник.

— Истину, — однообразно отвечала она.

Никакого орудия убийства они не нашли. То есть, конечно, в доме были ножи — на всякий случай все взяли на экспертизу, но Клавдия видела, что этими ножами не то что убить, поранить трудно. Тенор к домашнему хозяйству относился индифферентно, ножи были тупы и хлипки.

Не нашли и машинку. Шуба уже, конечно, высохла, но висела на прежнем месте. В диване действительно лежала сумка. Денег в ней не оказалось. Сумку тоже взяли на экспертизу.

Клавдия сама осмотрела заросший льдом и снегом холодильник — там стояла кастрюля с куском ледяного мяса. Валялись какие-то засохшие корки неизвестных продуктов и нераскрытая бутылка соевого соуса.

От нечего делать Клавдия стала машинально просматривать большую и бестолковую кучу разных квитанций, справок, рецептов, записочек, открыток и старых писем.

Здесь были и фотографии. И на них сам Смирнов впереди хора открывал усердно рот.

«Мужчина и женщина — вот убийцы», — не к месту вспомнила Клавдия откровения женщины-экстрасенса. Еще подумала, что и эту версию надо отработать, как наткнулась вдруг на документ, который должна была бы заметить сразу, который и мог быть ключиком ко всему.

«Мамочки родные, как же я раньше не подумала? — удивлялась простоте объяснения Клавдия. — Ну конечно, это он, родимый, самый больной вопрос…»

— Ну что, ребята, закончили? — вдруг заторопилась она. — Давайте собирайте вещички для экспертизы, и поехали. Вот эту бумаженцию приобщите.

— А что это, Клавдия Васильевна? — взял из рук Дежкиной документ оперативник.

— Самый больной вопрос, — загадочно ответила Клавдия. — Квартирный…

Понедельник. 18.28 — 19.02

На Пироговку, в морг, Клавдия приехала для очистки совести. Окончательное заключение будет идти из этого скорбного места до прокуратуры месяц, если не больше. Если следователь уж очень торопится, он включает свои дружеские или блатные каналы. Но самый верный путь — ехать к патологоанатомам самой.

Конечно, это своего рода пытка, довольно серьезное моральное испытание, но Клавдии хотелось дело Смирнова закончить побыстрее. У нее еще этот Худовский на шее, у нее еще столько других дел, в которых нужно кропотливое копание в мелочах и деталях, а тут ей теперь все представлялось более или менее ясным. Поэтому, да, на Пироговку Клавдия ехала для очистки совести.

Как только Клавдия входила сюда, ей казалось каждый раз, что, вдохни она полной грудью, выблюет не только сегодняшний завтрак и обед, но и всю пищу, принятую за месяц. Но хоть дыхание она сдерживала, старалась дышать только ртом, все равно ей казалось, что тяжелый трупный запах просто липнет к лицу, рукам, одежде. Это чувство брезгливости вполне возможно объяснить, хотя, если честно, запаха особого в морге не было.

— Женя! — тихо позвала Клавдия знакомого патологоанатома Сивцева, с которым, кажется, была знакома с тех пор, как работала в районной прокуратуре.

Женя как раз весело рассказывал что-то молоденькой сестре, а та, забыв о мрачном соседстве трупов, заливалась от души, обнажая ровные белые зубы.

«Старый кобель, — подумала про Сивцева Дежкина. — Тоже нашел себе молодуху!»

Клавдия, конечно, после недавних событий относилась к такого рода ухаживаниям резко отрицательно.

— Клава! — всплеснул руками Сивцев. — Какими судьбами?

— Это ты вскрытие делал Кокошиной?

— Кокошина, Кокошина… А, это та, которую в лоб укокошили, — не очень остроумно скаламбурил Женя.

Тем не менее шутка молоденькой сестре показалась просто выдающейся. Она аж согнулась от смеха.