Привычка выживать (СИ)

- Пит. Китнисс, - передразнивает Джоанна не очень удачно то, что происходило на записи, и качает головой. – После такого с вас должны снять всякие подозрения в каких-либо чувствах.

- Тебе-то что?! – возмущается Пит. – Ты и так доподлинно знала, что нет больше никаких чувств!

Джоанна на секунду задумывается и смотрит в потолок. – Меня больше интересовало, не полнит ли меня это платье, - отвечает очень искренне.

- Нисколько, - делает ей комплимент Энорабия, - в нем ты похожа на очень стройную ель.

- У тебя нет чувства стиля! – Джоанна даже привстает с места, будто желая защитить свое чувство стиля с помощью кулаков. Пит хватается за голову.

- Вы все здесь больные! – вскрикивает полузадушено.

- И очень умные, - добавляет от себя Бити, как бы невзначай напоминая, откуда взялась у них запись недавних событий. Он, как и Пит, не особенно радуется направленным в его сторону совсем нехорошим взглядам четырех пар глаз. – Я, по крайней мере, очень умный.

- А я маленькая, - вторит ему Каролина.

- А я сильная и злая, - Энорабия вспоминает про оставленный на столе нож.

Джоанна считает до трех, а потом выдыхает скопившийся внутри нее воздух.

- А я больна, да. Вы меня сделали, чертовы победители, - и хватает Пита за руку, чтобы вывести из кухни, на которой даже жалкого апельсина не найдешь. – Мы возьмем себе четвертый этаж! – доносится уже ее голос из коридора.

- Лучше буду спать по ночам, - Энорабия пожимает плечом и никак не поясняет свою мысль внимательной Каролине. – Давай, включай свою шарманку, Вольт, - присаживается рядом с Бити на место, оставленное Джоанной, - все равно здесь больше заняться нечем.

Бити, уже не реагирующий на свое старое новое прозвище, указывает глазами Каролине на целую корзину фруктов, небрежно задвинутую в одну из ниш, завешенную пластиковой шторой. Каролина почти не злорадствует.

И снимает просматриваемое видео с паузы.

…

Бледность Китнисс бросается в глаза; в контрасте с черным обтягивающим комбинезоном, со значительно отросшими и ставшими еще более темными волосами, так небрежно спадающими на лоб, со скулами, никогда так сильно не выделяющимися на лице, она кажется мертвой копией самой себя. От нее не пахнет, разве что, гнилой землей, да и мертвая Китнисс Эвердин никогда не стала бы заявлять хриплым голосом о том, что никогда больше не возьмет в руки оружие.

Энорабия, для которой этот ответ и был дан, рассматривает бывшую трибутку со спокойным любопытством, как рассматривала бы того, кого убила, но внезапно увидела живым. Тему оружия она не развивает, но каким-то совершенно привычным, ставшим почти инстинктивным, движением, хватает стоящую перед собой Каролину, будто желая предотвратить какие-либо необдуманные шаги со стороны своей подопечной.

С ее спокойствием может сравниться, разве что, Бити, чья реакция выражается только в том, что он поправляет сползшие на переносицу очки и чуть качает головой из стороны в сторону. Он знал, что мертвая Китнисс Эвердин живее всех живых, и он знал, что ей предназначена определенная роль в шоу, в котором все они примут, так или иначе, участие. Джоанна поджимает губы. Ей, признаться, больше пришлось по душе тело, опутанное проводами, чем живое, прямостоящее тело. На взгляд Мейсон, у спящей Эвердин не было такого воинственного взгляда, да и худоба, признаться, не так явно бросалась в глаза. Как и гнев; будь у гнева какие-либо зрительные проявления, вся тощая фигура в черном, стоящая так близко и так далеко от Пита, была бы окутана алым пламенем.

Пит, сделавший шаг в сторону, чтобы пропустить вперед себя ту, которую он не мог не узнать, выдает только имя.

- Китнисс.

Но Эвердин не смотрит в его сторону. Губы ее чуть кривятся на ответном.

- Пит, - и далее она будто забывает о его присутствии. – Никто не удивлен? – спрашивает с каким-то вызовом. – Должно быть, Плутарх предупредил всех вас о том, кто вновь будет звездой, - слова ее переполнены злобой и ядом, от которого в восторге остается даже подкованная в подобном проявлении чувств Джоанна. – Я возьму себе Двенадцатый этаж. Никто ведь не против?

Она не смотрит на Пита, и Пит смиряется с тем, что его равнодушие – показное или действительное – становится взаимным. Никто не возражает Огненной Девушке. И Китнисс, легко поправляя переброшенную через плечо спортивную сумку – на взгляд совершенно пустую, быстрым пружинистым шагом направляется в сторону лифта, никого больше не одаривая взглядом.