Привычка жить

Все воскресное утро Оксанка не выходила у Жени из головы. И не потому, что звонка она ждала от бедной своей соседки, а вообще… Хотя и под большим вопросом было, конечно, то обстоятельство, кто из них более бедная – Оксанка или сама Женя. Это с какой колокольни судить. Если с колокольни наличных денег – то в Оксанкином кошельке их на сегодняшний день наверняка побольше. Это уж как пить дать. А вот насчет всего остального, святого-морального и жизненно-женского, то тут, пожалуй, Оксанку и в самом деле пожалеть стоило, потому что жизнь у девчонки шла ой как неустойчиво. Будто и не шла, а по льду скользила. Хотя при определен ной сноровке можно долго скользить себе и скользить, не упав ни разу. А можно и на ровном и твердом месте голову себе расшибить насмерть…

С девушкой этой она познакомилась год назад – Галина Васильевна ее привела, соседка по лестничной площадке. Вот, сказала, Женечка, сдаю я свою квартиру по причине пенсионной денежной немощи, к сестре в деревню жить уезжаю. Ты уж тут, сказала, присмотри за всем, чтоб все в порядке было, чтоб соседи потом не жаловались… Оксанка ей тогда очень не понравилась! Волосы белобрысые всклокочены, грудь из декольте наружу вываливается, юбка по самое ничего, глаза круглые так и шныряют с наглым любопытством… А потом ничего. Потом Оксанка пообтесалась как-то, похорошела-выхолилась, достоинство приобрела. Правда, куражным слегка было это достоинство, наигранным, попахивало от него обыкновенной и пошлой продажностью… Но в общем и целом ничего оказалась девчонка. Женя даже подружилась с ней. А когда выяснилось, что на шее у этой девчонки сидят мама с бабушкой да сестренки малолетние, проживающие в далекой и бедной Донецкой области, то Оксанка полного Жениного уважения удостоилась. Тем более что окончательно на путь древнейшей профессии, неблагодарный и грязный, эта блондинка умудрилась не встать. Была она, скорее, удачливой гетерой, или гейшей, или как там еще эту полупрофессию можно назвать. Как ей это удалось – Женя не вникала. С трудом, наверное. Просто образовался со временем вокруг Оксанки круг мужчин-покровителей, наделенных одним и тем же родовым отличительным признаком. Все они, эти покровители, были, как теперь говорят, явные лица кавказской национальности. Довольно, надо сказать, приличные лица. Попадались среди них и очень симпатичные, слегка интеллигентные даже. С глазами черными, умными и сметливыми. И с печатью во всем остальном облике денежного достатка. Видимо, было нечто такое в Оксанке, что привлекало к ней этих богатых смуглых покровителей. Прямо отбоя у нее от них не было. Некоторые даже, случалось, и надолго задерживались, но Оксанка этого не любила. Говорила, что праздник проводить с кавказским человеком – это одна песня, а вот жизнью обыденной жить – совсем другая. В обыденной жизни, мол, денег от него хороших не стребуешь и маме с сестренками в Донецкую область не пошлешь…

Вздохнув, Женя тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя эту проклятую мысль. Все на этих деньгах замешано, леший их побери! Ну никак без них, и все тут. Положи, как говорится, на этот алтарь честь свою, а денег заработай. И что с этим делать – никто не знает. Вот хоть ту же Оксанку взять. Конечно, могла бы она и продавщицей в палатку устроиться, копейки там зарабатывать, зато честь бы свою соблюла. Ну а дальше что? Куда она потом с этой честью? В посылку ее запаковала бы и в Донецкую область отправила? Вместо денег? Вот бы сестренки обрадовались…