Приз

Машина тронулась. Следовало спешить, пока не начался очередной налет. Штраус приоткрыл окно. В ноздрях все еще стоял запах разлагающейся плоти, знакомый по концлагерям. Но даже там так не воняло, как в рейхсканцелярии 20 апреля 1945 года, в последний день рождения Гитлера.

– Что за черт! Сломались они, что ли? – медсестра Надя пыталась подкрутить колесико своих наручных часов.

У нее не получалось. Колесико заклинило. Все три стрелки почему-то сомкнулись на двенадцати и замерли. Этого не могло быть. Надя знала, что сейчас без чего-то шесть вечера. Часы были дорогие, новые, настоящая швейцарская «Омега». Надя купила их всего месяц назад, и то, что они сломались, вывело ее из себя.

– Ну, блин! – крикнула она, и шарахнула кулаком по столу так, что подпрыгнул деревянный стаканчик с карандашами. – Неужели китайская подделка? Я же в магазине покупала, не на рынке, твою мать!

Она схватила свой мобильный, хотела по нему узнать время, но увидела мертвый зеленоватый экранчик. Попыталась включить. Без толку.

– Да что же это такое! – она стала материться, громко, зло и беспомощно.

Надя была аккуратной девушкой, рассеянностью не страдала. В ее мобильнике батарея неожиданно сесть не могла, она заряжала ее регулярно, согласно инструкции.

Василиса лежала на диване с открытыми глазами и смотрела в потолок. Комнату сотрясал громкий сердитый голос Нади. Через открытое окно был слышен собачий лай и нудный вой чьей-то сигнализации. Надя тяжелым мужским шагом отправилась на кухню курить. Василиса не заметила, что ее больше нет в комнате, не услышала, как она вернулась со своей сумкой в руках, достала упаковку со шприцем и коробку с ампулами.

Она не могла избавиться от нестерпимой вони, хотя воздух в комнате был чистым и свежим. Она еще долго слышала тихие, далекие голоса шестерых детей, оставшихся в бункере рейсхканцелярии в апреле 1945 года.

* * *

Григорьев столкнулся с Рики в коридоре госпиталя.

– О, князь! Рад вас видеть! – Рики приветствовал Андрея Евгеньевича ослепительной улыбкой и нежным женским рукопожатием. – Гейни ждет вас с нетерпением.

– Как он? – спросил Григорьев. – Вы говорили с врачом?

– О, да, все отлично. Сначала я так испугался, сердечный приступ – это звучит ужасно, правда? Оказалось, никакой опасности для жизни, и даже операция не нужна. Врач сказал, еще два дня, и Генриха можно будет забрать. Он разрешил нам продолжить отдых, правда, избегать солнца и всяких излишеств. Ну, вы понимаете.

Застенчиво-кокетливая улыбка. Трепет длинных ресниц. У Григорьева зачесалась ладонь, так хотелось дать мальчику оплеуху в этот момент. Разумеется, он сдержался и произнес самым ласковым тоном, на какой только был способен.

– Рики, я вижу, вы огорчились, переволновались из-за Генриха. Вам нужны положительные эмоции. .

– Да, мне как воздух нужны сейчас положительные эмоции. У меня у самого чуть не случился сердечный приступ от переживаний, – Рики прижал ладонь к груди и помахал ресницами.

– У меня для вас приятная новость, – улыбнулся Григорьев.

– О, как интересно! Я вас слушаю, князь. – Брови домиком, на щеках нежнейший румянец и легкое, как бы случайное прикосновение руки.

– Дело в том, что я здесь гощу у своего старого приятеля. Он русский, очень состоятельный человек, у него своя вилла. Так вот, он интересуется современной европейской литературой, не трэшем, а настоящей литературой, вы понимаете. В Москве у него небольшое издательство. Я рассказал ему о вашем романе, книга у меня с собой, он читает по-немецки. Ваш «Фальшивый заяц» произвел на него сильное впечатление. Он уверен, этот роман мог бы иметь большой успех в России. Он хочет с вами встретиться.

Рики сделал важное деловое лицо, слегка надул щеки.

– Конечно, я готов. Он уже успел прочитать роман?

– Как раз сейчас дочитывает. Я его за уши не могу оттянуть от вашей книги. Читает, и за обедом, и на пляже. Он, безусловно, разбирается в литературе лучше, чем я, и сказал, что ваша книга – событие. Вы писатель с огромным потенциалом, причем с международным потенциалом.

Григорьев расслабился. Он не боялся переборщить. Он уже успел заметить, что никакая лесть Рики не смущает и не кажется лестью. Юноша искренне верит в свою гениальность,

– Да, князь, ваш приятель действительно разбирается в литературе. Где же он? Мне не терпится пожать ему руку! Как его зовут?

– Всеволод.

– О, старинное русское имя. В древности, кажется, был такой князь. Всеволод Птичье гнездо.

– Большое гнездо, – поправил Григорьев, заметив про себя, что юноша неплохо знает русскую историю и в очередной раз вспомнив слова Маши о том, что иногда требуется очень много ума, чтобы выглядеть глупым.

– Он тоже князь, этот ваш приятель?

– Разумеется!

Григорьев взял Рики за локоть, развернул его и повел к выходу.

– Я провожу вас, а потом вернусь к Генриху. Мы могли бы пообедать втроем, прямо сегодня. Здесь неподалеку есть русский ресторан. Я знаю, как вы любите икру. Мой приятель ждет в сквере у госпиталя. Сейчас я вас познакомлю. Вы побеседуете, я побуду с Генрихом, а потом мы вместе поедем обедать.