Приз

Паника тошной горячей волной поднялась от живота к горлу. Миха увидел, что опер уже вытащил из расстегнутой кобуры свою пушку. Если сейчас пальнуть в упор в американку, все равно мент успеет уложить его.

Не думая, что будет делать дальше, повинуясь уже не рассудку, а какому-то киноинстинкту, который выработался у него благодаря телевизору, видику, компьютерным играм, Миха схватил американку за волосы, прикрылся ею, как щитом, приставил дуло с глушителем к ее голове и произнес хриплым, чужим голосом:

– Не двигайся. Я прострелю ей башку! Брось пушку.

По закону жанра следовало поудобней прихватить заложницу и медленно отступать с ней назад, к двери.

Но тут она заговорила. Она обращалась к Михе так спокойно, словно он не вцепился рукой в ее белые патлы и не было никакого дула с глушителем у ее виска, словно они просто сидели и разговаривали.

– У вас розовые пятна на коже. Это солнечная крапивница. Вам нельзя загорать, а вы жаритесь на солнце. Может начаться рак кожи.

Если бы она дернулась, крикнула, Миха пальнул бы наверняка. Слишком много всего неожиданного сразу, слишком сильный шок. Когда она обратилась к нему на вы, сказала про розовые пятна и про рак, которого он боялся больше всего на свете, это тоже был шок, но уже совсем другого рода.

– У вас дрожат руки, дрожат коленки, вы тяжело дышите. Вам плохо. Аллергию могут вызывать разные масла, в том числе оружейная смазка. На правой руке пятен больше, смотрите, они появляются прямо на глазах. Сочетание химического аллергена и стресса. Вам нельзя держать пистолет, тем более с глушителем. Близкий контакт аллергена с кожей провоцирует рост раковых клеток еще быстрей, чем ультрафиолетовые лучи.

Миха не мог не слушать ее. Она говорила, как хороший, умный доктор. Она говорила о его здоровье. Она обращалась к нему на вы. Миха очень дорожил своим здоровьем, и ему нравилось, когда к нему обращались на вы. Голос ее звучал нежно, сочувственно. Она не дергалась, не пыталась вырваться. Он внимательно слушал ее. Тревожно косился на свою руку и не заметил, что дуло сместилось, уже не упиралось американке в висок, а смотрело чуть в сторону. Он отвлекся и пропустил самое важное: опер успел бесшумно соскользнуть с подоконника.

В следующее мгновение Миха взвыл от боли, согнулся пополам, выронил пистолет, отпустил американку, стал хватать ртом воздух. Перед глазами плавали огненные круги, в ушах звенело. Опер применил какой-то очень знакомый болевой прием, и Миха пытался понять, какой именно. Он сам знал кучу приемов, учил им своих пацанов в «Викинге». Теоретически он мог бы сейчас попробовать отбиться, уложить здесь всех к едрене фене. Герой какого-нибудь боевика точно отбился бы. Но героям боевиков не бывает больно. А Михе было дико больно, жалко себя и страшно. Ну отобьется, уложит. А дальше что?

Американка молча быстро обыскала его, вытащила маленький набор отмычек и ключи от машины. Опер держал его на прицеле.

Еще через минуту Миха лег на кухонный пол, лицом вниз, прижался щекой к холодному кафелю. Он видел перед собой облезлые ножки табуреток, слышал голоса, но все в тумане. Руки его были вывернуты назад. Американка связывала их обычным бинтом. Майор сидел рядом на корточках и держал дуло у его головы. В левой у него был телефон. Он вызывал группу, потом говорил с какой-то Зинаидой Ивановной. Отложив трубку, он обратился к Михе.

– Кто тебя прислал?

Миха молчал. Ему вдруг все стало безразлично, захотелось спать, такая тоска навалилась. Он подумал, что если заснет, то проснется уже дома, в своей постели, как будто ничего не было.

– Я ведь пальну сейчас, – сказал майор, – кто тебя прислал? Ну, быстро!

– Пальнет, – подтвердила американка, —давай, дружок, колись. У тебя нет вариантов. Скажешь, кто прислал, останешься жив.

Миха затылком чувствовал твердый холодок дула. Опер мог правда замочить его здесь и сейчас. Ничего ему за это не будет. Оперу очень этого хотелось, от него волнами исходила смертельная угроза. У Михи волоски на всем теле поднялись дыбом.

– Я не хотел, – пробормотал он, – я только перстень взять.

– Какой перстень? Чей? – опер вжал дуло в затылок еще крепче.

– Друг попросил, – Миха зажмурился, – честное слово, я не хотел.

– Как фамилия друга? Ну? Быстро!

– Приз, – простонал Миха, жалобно растягивая «и».

– У кого ты должен был взять перстень?

– У девки. У этой… которая…

– Которая —что?

– Не знаю… убери пушку… убери, скажу.

Дуло отлипло от затылка, но все равно было рядом. Говорить Миха уже не мог. Только выл, тонко и протяжно. Они больше не задавали вопросов. На кухне появился еще один человек. Миха приоткрыл глаза, увидел застывшие мужские ноги в обтрепанных джинсах и байковых тапках. Майор поднялся, они оставили Миху лежать, отошли, исчезли из поля зрения, но были где-то рядом. До Михи доносился их невнятный шепот. Потом послышалось шарканье, и старческий испуганный голос забормотал: