Приз

На завтрак Настя приготовила яичницу с салом. Девочка не могла есть самостоятельно, вилка выпадала из забинтованных пальцев, и Лидуня принялась кормить ее, комично приговаривая: «За маму, за папу!»

– Ну вот, – сказала Настя, когда выпили чай, – теперь сходи за Поликарпычем.

Участковый явился минут через двадцать, сонный, разомлевший от жары. Он весил килограмм сто, сильно потел и страдал одышкой.

– Что у тебя стряслось, Игнатьевна? – спросил он, тяжело присаживаясь на скамеечку у крыльца.

Настя рассказала ему про девочку, правда, слегка изменила время. Ей неловко было признаваться, что она бегала на кладбище глубокой ночью. Она перенесла действие на раннее утро.

– Так, так, – важно кивал участковый.

До его маленького отделения ориентировка на четырех пропавших подростков пока не дошла. Факс имелся, но не работал. Настроение у Поликарпыча было скверное. С утра он плохо соображал, поскольку выпил вечером, к тому же от жары у него всегда поднималось давление, и пот заливал не только глаза, но и мозги.

– Ну что, говорить совсем не можешь? – спросил он, дослушав до конца и разглядывая девочку. Та в ответ отрицательно помотала головой.

– И писать тоже?

– Нет пока, – ответила за нее Настя, – ожоги на руках ужасные. Ей семнадцать, живет в Москве. Единственное, что я выяснила.

– Ты в зону пожара попала, что ли? – спросил Поликарпыч, повышая голос и выговаривая слова так, словно перед ним была глухая или иностранка.

Девочка опять кивнула.

– Ну и что делать с тобой? Как тебя оформлять? Потеряшка, бродяжка, кто ты у нас? Из Москвы. Значит, отдыхала здесь где-нибудь поблизости. Выехала на природу, не одна, наверное, с компанией. Захотелось вам косгтрок в лесу развести, то, да се, выпили, завалились спать, а про костерок-то и позабыли. Так дело было? Сейчас вон, ,за Первушиным, горит, вдоль берега Кубри все полыхает, там бывший пионерлагерь, места дикие, безлюдные. Здесь у нас в Кисловке дождик покапал, а там все никак. Хотя, .если верить моей гипертонии, дождик еще будет. Ну, да ладно, гипертония у меня дура, соврет, не дорого возьмет. Слушай, а если ты была не одна, в компании, то где остальные?

Девочка помотала головой, открыла рот. Лицо стало таким несчастным, что Лидуня принялась гладить ее по голове, а Настя сердито одернула участкового:

– Хватит болтать, Поликарпыч. Надо решать, что девать.

– Ну что, что? Докладывать районному начальству. Она из Москвы, говоришь? Вот пусть ее доставят, куда положено, и разбираются по месту жительства.

Выпив литр домашнего кваса, Поликарпыч отправился к себе в отделение, ворча под нос, что наверняка никого из начальства сейчас на месте не окажется и никто на себя эту ерунду брать не захочет. Что толку от девчонки? Ни к отчетности ее не подошьешь, ни в какую статистику не подпишешь. Была бы она, допустим, в розыске, или имелись бы при ней хоть какие документы, или могла бы что-то на словах сообщить о своей личности, тогда поятно. А так – толку чуть, возни много. Хорошо, если машину пришлют, а то ведь придется, чего доброго, везти ее в Лобню на своей развалюхе, по такому пеклу.

Поликарпыч доплелся до отделения, отдышался на крыльце, выкурил сигарету и позвонил вышестоящему начальству, в город Лобню. К его глубокой досаде дежурным оказался Колька Мельников, старший лейтенант, человек вредный, грубый и нервный.

– Слышь, Коля, тут у меня потеряшка, – начал объяснять Поликарпыч, – девчонка семнадцати лет, обгоревшая, без документов, вроде проживает в Москве. Попала в зону пожара, говорить не может. Там у вас, случайно, ориентировок никаких не поступало?

Вопреки ожиданиям старший лейтенант Мельников отреагировал вполне живо, спросил, как она выглядит.

– Девушка, семнадцать лет, волосы длинные, темные. Глаза темные, лицо овальное, нос прямой, рост средний – принялся объяснять Поликарпыч и еще раз, не спеша, изложил все подробности.

– Погоди, что значит – не может говорить? Глухонемая, что ли? – тревожно спросил Мельников.

– Да нет, вроде нет. Игнатьевна сказала, шок у нее, от нервов.

– Кто такая Игнатьевна?

– Фельдшерица, Настя Кузина. Я ж объясняю, она ее на кладбище подобрала, полумертвую. Я вот не знаю, что делать? В Москву везти или сюда к вам, в больницу сначала? Ты скажи, ориентировка хоть какая похожая не поступала? Девушка, семнадцать лет…

Насчет ориентировки старший лейтенант так и не ответил, зато пообещал приехать и разобраться, чем несказанно удивил деревенского участкового. Уж от кого, но от Кольки Мельникова он не ждал такой расторопности и такого человеческого участия.

Колька был из местных, родился в соседнем поселке, в неблагополучной пьющей семье. Лет пятнадцать назад Поликарпыч лично драл его за уши и не ставил на учет только из жалости. Подросток Мельников пару раз вместе с компанией пытался ограбить сельский магазин, участвовал в кровавых драках на дискотеке, причем отличался особенной, отчаянной жестокостью.