Приз Гора

Но, как уже было указано, после того раза Эллен почти никогда не наказывали, за исключением случайных ударов стрекалом. Причиной этого, конечно, было вовсе не то, что её хозяин был слаб, а то, что она сама стала превосходной рабыней, соответственно, у Селия Аркония просто не было повода для её наказания. На Горе это обычное дело. Боюсь, беспричинная жестокость куда более распространена на Земле, чем на Горе. Ценность плети, знаете ли, не столько в том, что ей часто пользуются, сколько в знании рабыни, что она может быть использована, и при определенных обстоятельствах будет использована. Правда, иногда рабыня может быть привязана и выпорота ради того, чтобы она смогла лучше узнала себя, или чтобы напомнить ей о том, кто она такая, что она — рабыня.

Вечер прошёл хорошо. Селий Арконий, тарнстер Ара, был доволен.

Его рабыня Эллен, женщина, рождённая на Земле, которую он купил в праздничном лагере под Брундизиумом, стояла перед ним на коленях, накрашенная, одетая в короткую жёлтую тунику и стальной ошейник.

— Среди твоих качеств одно умиляет больше всего, — сказал он, — то, что Ты не сознаёшь, насколько Ты возбуждающа, насколько привлекательна.

— Не будьте слишком уверены в этом, Господин, — улыбнулась рабыня.

— О-о? — удивлённо протянул мужчина.

— Я думаю, что принесла бы неплохие деньги, — сказала она.

— Тщеславная рабыня, — прокомментировал Селий.

— Да, Господин, — не стала отрицать девушка.

— Безусловно, — усмехнулся он, — есть тысячи тысяч на тысячи тех, кто выглядят намного более возбуждающими и привлекательными.

— Вам, Господин? — уточнила Эллен.

— Конечно, — кивнул мужчина.

— Да, Господин, — улыбнулась она.

— Так что не становись высокомерной, — посоветовал тарнстер.

— Не буду, Господин, — пообещала его рабыня.

— Ты улыбаешься, — заметил он.

— Простите меня, Господин, — ещё шире улыбнулась Эллен.

Мужчина сорвал с себя тунику и одним прыжком оказался рядом с рабыней. Рывком подняв её с колен, он заглянул в её глаза, и у Эллен перехватило дыхание, от того с какой свирепостью и страстью рассматривал её хозяин.

— Господин! — вскрикнула она, брошенная к его ногам.

Селий присел рядом с ней, упавшей на четвереньки, а затем толкнул её, повалив на живот, и разорвал её тунику. Два узких, тонких клочка шёлковой ткани отлетели назад и словно сорванные цветы упали на узкие тёмные доски. Мужчина яростным рывком перевернул Эллен на спину и, встав коленями по обе стороны девичьего тела, прижал её запястья к полу своими большими руками. Рабыня немного дёрнулась и подняла на него глаза. Селий Арконий усмехался глядя на ней сверху вниз. Неотразимый, ошеломительный, сильный, красивый зверь, зрелый, страстный, похотливый, высокомерный монстр! Как нарочито он разглядывал свою собственность, с каким явным необузданным наслаждением! Он лучше чем кто бы то ни было знал о значении ошейника на её горле, и о том, что она принадлежала, что она была в руках её господина, беспомощно и очаровательно в руках своего владельца.

— Я люблю Вас, Господин, — прошептала Эллен.

— Тебе не кажется, что это несколько самонадеянным и высокомерным, осмеливаться произносить такие слова своему владельцу?

Рабыня часто беспомощно и безнадёжно любит своего владельца, зачастую это выглядит очень трогательно. В конце концов, это его ошейник находится на её шее. Но она всего лишь рабыня, прекрасное имущество, красивое животное, ходкий товар, униженный предмет торга, неизмеримо ниже свободного человека, недостойный даже упоминания рядом со свободным человеком, за исключением того, что она для него может оказаться кое для чего полезной, удобством, удовольствием или прибылью. Вот так, рабыня может стоять на коленях перед своим господином, смотреть на него сквозь слёзы, её сердце может биться только для него, как может это делать только сердце рабыни, и это очевидно для него, но она знает, что его любовь должна быть сохранена для того, чтобы быть отданной свободной женщине, а не рабыне, не животному, которое он мог бы получить на любом рынке. Так что даже если она и ворчит про себя, но не осмеливается надеяться на его любовь. Она, сознавая пропасть, лежащую между ними, свою низость и никчёмность, опасается давать волю своему сердцу. Впрочем, хозяин обычно прекрасно знает о её чувствах, но каким оскорблённым и разъярённым он может быть, если она окажется настолько неблагоразумной или смелой, чтобы выразить их словами!

— Простите меня, Господин, — прошептала Эллен.

— Как смеешь Ты любить свободного мужчину?

— Неужели самка слина не может любить своего хозяина?

— Самка слина — прекрасное животное, — сказал Селий. — А Ты — простая рабыня.

— Простите меня, Господин.

Однако, Эллен не думала, что он был рассержен на её заявление.

— Возможно, мне следует выпороть тебя и продать, — проворчал он.

— Пожалуйста, не делайте этого, Господин, — взмолилась рабыня.

— Что-то я смотрю, тебя не очень напугала возможность того, что я могу продать тебя, — заметил мужчина.

— Конечно, я ведь рабыня, и я в полном распоряжении Господина.

— Но Ты, кажется, не боишься, что я продам тебя.