Придя к выводу, что ей необходимо извиниться перед сестрой, девушка окинула взглядом гостиную и кухню. Что и говорить, квартира пребывала в запустении, однако прежде ей удавалось убедить себя, что в ней присутствуют элементы комфорта и домашнего уюта, и эта мысль грела душу. Особенно хорошо ей бывало здесь вечерами, когда они с Ка-Лей, сидя за чаем, строили планы на будущее. Но теперь эти времена, похоже, безвозвратно канули в вечность. В самом деле, неужели Ка-Лей перестала ее любить? Раньше такая мысль и в голову не пришла бы, но сейчас становилась все более навязчивой и давящей. В свете последних событий квартира начала казаться Люси не слишком приспособленным для жилья местом — да и вообще какой-то чужой. Тем более в ней с некоторых пор появилось много непривычных взгляду вещей, принадлежавших Джорджине, с приездом которой очень многое в жизни сестер изменилось.
Сколько бы Ка-Мей ни отгоняла от себя печальные мысли, ей пришлось-таки признать, что девушки во всем винят ее одну и что она этого заслуживает. Придя к этому неприятному для себя выводу, Люси вновь бросила взгляд на дверь спальни, увешанную фотографиями Ка-Лей и английской сестры. Люси невольно подумала о тех временах, когда спала вместе с сестрой в одной постели, и как ей было тогда хорошо и комфортно, хотя она и не осознавала этого во всей полноте.
Ка-Мей опустила голову, спрятала лицо в ладони и дала волю слезам, копившимся в ней на протяжении последних двадцати с чем-то лет. Она начала ухаживать за Ка-Лей, когда та была еще младенцем — с тех самых пор, когда мать стала проводить ночи вне дома. В такие ночи Люси часто испытывала острое чувство голода, крохотная Ка-Лей же кричала не переставая. И тогда девочка шла к хозяину лавки, жившему этажом ниже, и просила что-нибудь поесть — не для себя, для малышки. И лавочник учил ее, как кормить младенца из бутылочки. Ка-Лей была тяжелая, и у маленькой Люси просто руки отваливались всюду таскать ее с собой, но она никогда не оставляла ее одну. Кроме того, все время с ней разговаривала. Иногда ребенок переставал сосать соску и словно прислушивался к тому, что говорила Люси. Иногда дитя улыбалось, и изо рта начинало течь молоко, Ка-Мей же при виде этого смеялась как сумасшедшая.
Люси пришлось взять на себя все заботы о ребенке, когда ей исполнилось десять. Мать все чаще уходила из дома и, бывало, отсутствовала неделю и больше. Когда же возвращалась, то выглядела такой усталой, что Люси приходилось ухаживать еще и за ней. Потом мать несколько дней отсыпалась, но, отдохнув, исчезала вновь.
Сначала Люси просила ее не уходить, но просьбы остались безответными, и со временем она привыкла к тому, что матери нет дома. Но девочка по-прежнему ждала ее возвращения — хотя бы потому, что мать привозила из своих странствий деньги. Подчас суммы бывали весьма значительными, и Люси прятала излишек в потайное место, чтобы ребенок не голодал даже во время материных отлучек.
Когда Ка-Мей исполнилось одиннадцать, а Ка-Лей — четыре, труп их матери, плававший лицом вниз среди мусора, вытащили из воды в порту. Но к тому времени Люси скопила достаточно денег, чтобы они с сестрой могли продержаться по меньшей мере год.
Мысли Ка-Мей прервал звук поворачивающейся дверной ручки. Она торопливо вытерла мокрое от слез лицо и села на стуле прямо. Из спальни вышла Джорджина, чтобы приготовить себе и Ка-Лей чаю. На Люси она даже не посмотрела.
— Я кое-что вам купила. — Люси подтолкнула подарки по стойке к Джорджине. Та бросила на вещички один только взгляд и вернулась к приготовлению чая. — Извини, Джорджина. У меня не было выбора. Я слишком много задолжала. Проигралась в пух и прах. Так глупо… Тем не менее деньги требовалось срочно вернуть. Так что другого пути у меня просто не было.
Джорджина поставила чайник и повернулась к Люси. Глаза ее распухли от слез, а руки дрожали от злости и нервного напряжения.
— Значит, у тебя не было выбора?
— Не было. Ты уж мне поверь. Я чувствовала себя как последняя дрянь, но…
— У тебя не было выбора? — повторила Джорджина прерывающимся от ярости голосом. — И ты продала сестру, чтобы расплатиться с карточными долгами? — Она покачала головой и в эмоциональном порыве всплеснула руками. — Да как только такая мысль могла прийти тебе в голову?!
Люси честно попыталась объяснить все снова, но Джорджина больше не слушала ее. Тряхнув от избытка чувств головой, она осведомилась:
— Ну и в какую цену нынче девственность? Сколько ты получила за сестру? — Заокеанская сестра повернулась и посмотрела на Люси в упор полными слез глазами. Та отвела взгляд. Ей очень не понравилась проступавшая в глазах Джорджины острая неприязнь.
— Мистер Чан сказал, что долг почти оплачен. Остальное я заработаю своими трудами. — Ка-Мей лгала как Джорджине, так и себе, поскольку, строго говоря, между ней и Чаном никакого официального соглашения заключено не было и конкретные цифры не назывались. Она лишь могла надеяться на то, что кредитор скостит долг.