Приз

— Если его сперли в больнице, ну и ладно. Хрен с ним. Так даже лучше. Но, скорее всего, он у нее, — рассуждал Лезвие с набитым ртом. — Допустим, она предъявит перстень ментам. Скажет, что его потерял на пляже человек, который — что? Купался ночью в речке? Кто докажет, что он твой? А если и докажет — ты мог сто раз его потерять, у тебя могли его свистнуть. Пару недель назад мыл руки где-нибудь в сортире, в ресторане или в том же «Останкино», снял перстень, положил на полочку и забыл. Да никто и не посмеет к тебе с этим сунуться, ни одна сволочь не решится.

— Это моя вещь, — Шаман помотал головой так сильно, что хрустнула шея, — я хочу вернуть перстень. Мне нужен мой перстень.

— Ой, блин, да пойди ты в любой ювелирный, купи себе хоть десять перстней! Из-за какой-то цацки так переживать! Не понимаю. — Лезвие едва удержался, чтобы не сплюнуть на пол.

— Кого ты послал в больницу? — спросил Приз.

— Ну кого? Серого! У него среднее медицинское образование.

— И он, конечно, ни фига не сделал, даже не выяснил, где мой перстень.

— А чего он мог, в натуре? Там народу до хрена.

— Ты дал ему отбой?

— Ну нет, я сказал, чтобы он сел им на хвост и глаз не спускал. Дальше — посмотрим. Будем действовать по обстоятельствам.

— По обстоятельствам! — передразнил Шама и скорчил гадкую рожу. — Ты вообще расслабился, Лезвие. Ты ничего не можешь организовать, как следует. Ты стал много пить и поэтому плохо соображаешь.

— Что значит — не могу? — обиделся Лезвие. — Я тебе Драконова сделал?

— Ну и что? Мемуары оказались пустышкой. Семьдесят страниц пустого трепа, про то, как они вместе пили и трахали девок.

Лезвие вытаращил глаза, возмущенно присвистнул.

— А ты чего хотел? Чего ты ждал, в натуре, Шама? Ты же сам говорил, что твой дядя ничего серьезного этому жиденку рассказывать не стал бы! Ты думал, там какой-нибудь хороший компромат? Или номер счета, на котором есть еще бабки?

— Драконова можно было не убивать, — жестко, чуть слышно произнес Приз, — хлопот много, толку — чуть.

— Ну ты даешь! — Лезвие покачал головой. — Раньше надо было думать! И, между прочим, если бы даже те мульки, которые там есть, вышли бы в книге, товарищ генерал в гробу бы перевернулся. Сам по себе факт дружбы твоего дяди с этим писакой тебе, Шама, вовсе не нужен. И пацанам нашим такие вещи знать ни к чему. Так что все нормально. Дело сделано, и нечего теперь сопли пускать.

Вове захотелось вцепиться в короткую жесткую шевелюру своего верного друга и шарахнуть его мужественной мордой об стол. Но он сдержался.

— Ты, Лезвие, поторопился и наследил с Драконовым, — произнес он тихо и почти ласково.

— Наследил? Да где? Как? Я Драконова чисто сделал! Какие претензии, блин?

— Чисто? А ты знаешь, что сегодня вечером ко мне приходил майор милиции, прямо в «Останкино», после съемки? Ты это знаешь, Лезвие? Ну? Отвечай! Твой Булька должен был признаться, а потом сразу сдохнуть. Он что, живет еще? И не признался? Отвечай, я сказал!

Лезвие молча выпил водки и закусил последним куском шашлыка. Он привык к истерикам Шамы. Следовало подождать, дать ему наораться. Правда, иногда он до того заводился, что мог врезать, но у Лезвия была хорошая реакция. Сдачи он не давал, он успевал перехватить на лету руку, занесенную для удара. Именно так случилось на этот раз. Шама орал, орал, потом замахнулся. Хорошо, что Лезвие дожевал и поставил на стол рюмку.

— Тихо-тихо-тихо, — бормотал он, сжимая запястье Шамана, — успокойся, выпей водочки.

— Пусти, — Шаман попытался выдернуть руку, — пусти, дурак. Я не пью, ты же знаешь. Сколько раз тебе повторять, что я не пью?

— Тогда поешь.

Они опять сели в кресла. Шаман отдышался, успокоился и принялся за своего омара.

— Чего ты задрейфил из-за Бульки, а? Ну, Шама, чего ты? Там все нормально, в натуре. Короче, сейчас надо первым делом отдать железо, пусть дешевле, но отдать, без базара. Оно не может лежать у тебя на даче, ты понял, да? И, это, Миха сказал, короче, бабок пора подкинуть его пацанам, хотя бы по стольнику зеленью, на пивко, на прикид. Пацаны с этими транспарантами жидовскими здорово рискуют, блин.

Шаман обсосал клешню омара, вытер руки и губы салфеткой, сжевал салатный лист, закурил, улыбнулся так, словно перед ним был не друг детства Лезвие, а телекамера, за которой миллионы зрителей, и произнес с мягкой, бархатной хрипотцой, с той особенной интонацией, которую так любила его многомиллионная аудитория:

— Послушайте, господин министр внутренних дел, вам пора учиться говорить по-русски грамотно и красиво. Не короче, а длинней, солидней. Вы же русский человек, вам должно быть стыдно уродовать собственный прекрасный язык, язык Пушкина и Толстого. Пора отвыкать от жаргонных словечек и нецензурной брани. Это засоряет воздух, портит окружающую среду и дурно влияет на нравственность подрастающего поколения. Сквернословят циники, мерзавцы, люди без высоких нравственных идеалов. Вам это не к лицу. Вас неправильно поймут, господин премьер-министр, если вы будете так выражаться. Подумайте о своем имидже и престиже.