Приз

— Ну да, да. Я тоже человек, не автомат. Она танцевала на концерте в честь дня рождения Сталина, во дворце пионеров, и жила в бараке, в соседнем дворе. Тонкие руки, каштановые локоны, серые огромные глаза. Мать ее была дворничиха, отец пил. От нее знаете, чем пахло? Мокрым клевером. Это был ее природный запах. Представьте: пятьдесят второй год, я сын полковника НКВД. Она девочка из барака. Нам обоим пятнадцать. Один раз мы с ней поцеловались на чердаке, под воркование голубей и хлопанье крыльев. А потом она загуляла со шпаной, с уголовниками. Я сходил с ума. Вскрыл вены, улегся в ванну. Спасли. А она в итоге попала в колонию для малолеток и канула. Я навсегда запомнил запах мокрого клевера и, потом, это чувство — как безболезненно, мягко уходит из тела жизнь, и вода становится сначала розовой, потом красной. Вот так же в старости чувствуешь истечение времени. Медленно, неумолимо жизнь из тебя уходит. И ничего не остается. Скажите честно, Андрей Евгеньевич, вы ведь верите в то, чего нет? В Бога, в бессмертие души? Вам поэтому так легко стареть?

— Мне стареть совсем нелегко. Радикулит, простата и прочие пакости, знаете ли. Ничего приятного.

Они уже закончили ужин, спустились к пляжу, прямо у ресторана. Григорьев курил, Кумарин произносил свои монологи и получал от них не меньшее удовольствие, чем от романса «Утро туманное», запеченной рыбы дорады и лимонного суфле.

Над городком кружили жирные чайки с подсвеченными брюшками. Ночью пылали такие яркие огни, что чайки словно фосфоресцировали изнутри. По пляжу ходил человек с миноискателем.

— Вот вам наше чудесное сегодня, — усмехнулся Кумарин, — каждую ночь здесь проверяют песок. Так просто в него зарыть какую-нибудь пакость. Бабах — и привет. Вы не ответили на мой вопрос. Впрочем, ладно, я и так знаю, что вы не атеист и для вас есть нечто за пределами биологического существования. Поэтому вы всегда такой спокойный и не жадный. А знаете, что ответил мне мой внук, когда я попытался поговорить с ним на эту тему? «Зачем мне думать о том, что будет после смерти, если я все равно не узнаю точного ответа, пока не умру?»

— Ну, он у вас умный мальчик, — улыбнулся Григорьев.

— Был. Пока не прибился к табунку фанатов Вовы Приза. А знаете, сколько стоила Вове любовь миллионов таких маленьких дурачков и дурочек, как мой Севка? Всего лишь пятьсот тысяч. То есть как раз половину денег, которые оставил ему дядя. Вот матерился бы генерал Жора, если бы узнал! Пятьсот тысяч долларов Вова вложил в собственный пиар. Он заплатил лучшему специалисту по раскрутке, господину Гапону. Он поставил на эту карту. Не все, но половину. И выиграл.

— Что выиграл? — тихо спросил Григорьев.

— То есть как — что? Славу, власть, любовь.

Человек с миноискателем подошел совсем близко.

Устройство, похожее на электрический полотер, тихо, жалобно пищало, мигало маленькой красной лампочкой.

Человек, кряхтя, присел на корточки и принялся осторожно разгребать песок лопаткой. Через минуту в руках его оказалась сплющенная ржавая жестянка из-под пива. Он рассмотрел ее при свете фонарика, прицелился и закинул в ближайшую мусорную корзину.

* * *

Судя по карте, до бывшего лагеря осталось не более двух километров. За рулем была Маша. Саня спал на заднем сиденье. Ночью они остановились всего один раз, на бензоколонке у кольцевой дороги, чтобы заправиться, купить в круглосуточном магазинчике какой-нибудь еды, воды. Маша заставила его пересесть назад. Саня снял ботинки, улегся, поджав ноги и мгновенно отключился, заснул так глубоко, что, когда проснулся от очередного прыжка на старой бетонке, не мог сообразить, где он и что происходит.

Уже рассвело. За окнами был страшный обугленный лес, какой-то инопланетный пейзаж. В зеркале он увидел усталые, припухшие глаза Маши — и подумал, что все это ему снится.

— Доброе утро, мы почти приехали. Только сумасшедшие могут ездить по таким дорогам, — сказала Маша и не прикусила язык, подпрыгнув на очередной коряге. — Твой сосед Гриша сумасшедший. И что его сюда понесло? Ужас, а не дорога! Какая у них была машина, не знаешь?

— Погоди, о чем ты? Какая машина? — Арсеньев потер глаза, глотнул воды из бутылки. — Они ехали на электричке из Москвы, от станции шли пешком.

— Ты уверен?

— Я знаю совершенно точно, они шли пешком. Если только не поймали попутку… Но их было четверо, да и вряд ли кто-то согласился бы везти их в такую глушь. А почему ты спросила про машину?

— Я видела следы. Тут старая бетонка, в некоторых местах плиты совсем раскрошились, есть длинные куски суглинка. Хотя прошел ливень, кое-где остались следы покрышек. Вот, смотри, — она затормозила.

На суглинке отпечатался глубокий след колеса. В нем стояла вода.

— Надо было вызвать группу, — проворчал Саня.

Он вылез из машины, присел на корточки. По ширине колеи и рисунку протектора можно было определить, что проехала небольшая, но тяжелая машина, скорее всего, «Газель». Следы передних колес обычно перекрываются следами задних. Понять направление сложно.