Приз

— Это только звучит красиво, — усмехнулась Маша, — на практике получается ужасно. Человеку меняют имя, иногда внешность, переселяют в другой штат. Он рвет все свои прежние контакты. Работа, друзья, семья — все остается в прошлой жизни. Некоторые начинают сходить с ума от одиночества, пытаются покончить с собой, сбежать Говорят, лучше смерть, чем такая жизнь. Самый надежный способ защиты свидетелей — это как можно скорее поймать преступников. Кстати, ты поймал убийцу писателя Драконова?

— Задержали одного наркомана, но пока ничего не ясно

— Есть какая-то связь с мемуарами генерала Колпакова?

Арсеньев резко развернулся к Маше.

— Ты откуда знаешь про мемуары?

— Действительно, откуда я знаю? — Маша нахмурилась. — Наверное, из Интернета, — она помолчала, подумала немного и радостно добавила: — Ну конечно! Я знаю о мемуарах от самого Драконова!

— Как это?

— Нет-нет, мне покойник не являлся. Просто два года назад я разговорилась с ним на какой-то презентации. Он тогда писал роман-биографию бандита Хавченко. На фуршете писатель крепко выпил. Узнал, что я американка, и стал толкать антиамериканские речи. Он пытался меня убедить, что во всех бедах второй половины двадцатого века виноваты США. Все происки ЦРУ, в том числе война в Афганистане и нынешний терроризм. Когда он рассуждал про Афганистан, постоянно упоминал своего близкого друга, генерала Жору, героя афганской войны, говорил, что у него осталось много уникального материала, генеральских воспоминаний, и он обязательно напишет книгу. Спрашивал, нет ли у меня знакомых издателей в Нью-Йорке

— Погоди, он называл генерала Жору своим близким другом? — перебил Саня.

— Ну да, они были знакомы лет двадцать. Драконов помнил Вову Приза, генеральского племянника, маленьким мальчиком, бывал на даче, на той самой, что здесь неподалеку.

— Ты уверена, что он не сочинял?

— Зачем?

— Ну, не знаю, иногда люди фантазируют, окружают себя всякими солидными друзьями и знакомыми, чтобы придать себе весу.

— Ой, брось, — Маша поморщилась, — кто такой этот генерал Колпаков? Что от него осталось, кроме племянника?

— Кроме племянника, который уверял меня, что его дядя не был знаком с писателем Драконовым, — пробормотал Саня.

— Врет.

— Зачем?

— А ты спроси: господин Приз, зачем вы врете? Потом расскажешь, что он ответит, — Маша зевнула, взглянула на часы. — Рязанцев меня убьет.

Они как будто тянули время, прятались друг от друга за разговорами. Беседовали вроде бы вполне живо, о важных и серьезных вещах, но избегали встречаться взглядами. Фразы звучали слегка фальшиво, а паузы делались все длинней и напряженней.

— Когда приедет группа, можно будет отправить тебя к Рязанцеву на какой-нибудь машине.

— Нет.

— Почему?

— Я хочу поговорить с женщиной, которая нашла Василису с участковым

— Маша, ты можешь мне объяснить, зачем тебе все это нужно? — Арсеньев решился, наконец притронуться к ее щеке. Он хотел видеть ее лицо и просто убрал за ухо выбившуюся прядь

Она вся сжалась, укуталась в плед, как в кокон.

Что-то новое появилось в ее лице. Оно стало грустным, безнадежно грустным. Крайняя степень усталости и шок после пепелища Он только так мог объяснить себе ее застывший взгляд, стиснутые зубы.

— Я не могу сейчас ответить. Нужно — и все. Я должна знать.

— Что именно?

— О, Господи. Саня, не мучай меня, я сама не понимаю, что именно Пока все только на уровне ощущений, догадок. Знаешь, как говорят: если кажется, креститься надо. Вот я только и делаю, что крещусь.

— Помогает? — натянуто улыбнулся Саня.

— Как правило, да.

— Два года назад у тебя тоже были ощущения, догадки. А потом мы поймали убийцу. У тебя потрясающая интуиция.

— Спасибо. Кстати, как там дальше развивались события? Я же ничего не знаю.

— Наш маньяк Феликс Нечаев получил пятнашку: Даже заседания суда он умудрялся превращать в ток-шоу. Корчил рожи, рассуждал о подсознании, сублимации, депривации. о самках орангутанга, фаллической символике, губной помаде и постмодернизме. Несколько раз, с новыми подробностями, рассказывал туманную историю о том, как в ноябре восемьдесят пятого нашел свою Лолиту в подмосковной лесной школе, но она упорхнула от него в окно, как бабочка, и с тех пор вся его жизнь превратилась в поиски этого волшебного образа

— Бедный старик, — вздохнула Маша

— Ты о ком? — удивился Арсеньев

— О Набокове. Он написал гениальную книгу. Вряд ли он мог предположить, что потом многие годы разные ублюдки, уголовные и литературные, будут использовать ее страницы в качестве красивых оберток, в которые так удобно заворачивать собственное дерьмо

— Я не читал, — покачал головой Арсеньев, — я не хочу читать, как взрослый мужик развращает ребенка Даже если это гениально написано.

— Книга ни в чем не виновата. Ну ладно, — она улыбнулась, — о Набокове мы с тобой потом поговорим. Ну и как сидится Феликсу?