Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны

Яша внимательно выслушал описание Эдиковых подвигов, указ о награждении почетным званием и опять развязал язык.

— Нет, босс, — зря мы Тьмовского одного отпустили. Будь я рядом, показал бы этому оглоеду и кузькину мать, и по чем фунт лиха! Вот немного подлечусь, с Эдиком встречусь, перебазарю, и смотаемся на Альдебаран, к мазурикам. Разберемся, чье мясо питательнее! Гляди-ка, размечтался, поразвлечься захотел. Маришка! — Хлестанул он девицу хвостом по бедрам. — Только честно, сколько мне еще тут кантоваться?

Верная сиделка прикинула и вынесла как по приговору:

— Месяц заточения в гипсовой каталажке. При условии соблюдения режима содержания и примерном поведении.

— Ну нет! — Яков нервно забил кисточкой о сковывающие его «доспехи». — Такая роскошь не для меня! А ну-ка, вызывай по-быстрому эскулапов, пусть подшустрят. Давай-давай! Рассиживаться будешь потом. А сейчас волочи лечащего врача.

— Что ты надумал? — Подчеркнуто спокойно спросил Ахенэев, когда сиделка выскочила из палаты.

— Какой, надумал! Другого выхода нет. Буду переклонироваться… Жаль, конечно, расставаться с телом — какое-никакое, а воспоминание о родителях, но — иначе не получается… А что, Эдик совсем хреново выглядит?

Владимир Иванович, стараясь не сгущать красок, обрисовал встречу в коридоре и то плачевное состояние, в котором пребывал камрад.

— …В чем дело, князь? — В палату спешным шагом вошел конвоируемый Мариной врач. Внешность его: волосатые бугристые руки, несмываемая гримаса надменности, принадлежности к когорте распорядителей чужой плотью, больше наталкивали на мысль о калечении, нежели о лечении.

— Надоело, док, валяться. Решился на крайний шаг — влезть в новую шкуру. Только, как это,… ну-ка, нагнитесь, на ухо скажу.

Врач переломил свое двух-с-половиной метровое тело над Яшиной кроватью и тот что-то спросил.

— Да нет! Ну что Вы, князь! Успокойтесь. Полнейшая копия. Даже больше того, могу обещать, что будет еще лучше. За это не беспокойтесь!

Черт взглянул на фыркающую в полу халата Марину и, слегка улыбнувшись, протянул:

— Ну, ла-адно… А что с Тьмовским? Скоро испечется? Доктор поддернул рукав и, сверившись с часами, ответил:

— Минут через сорок будем вынимать. Пришлю его сюда. А Вы, князь, распишитесь вот в этой бумаге. Коли решились. Ваше официальное согласие на переклонирование.

— Босс, — черкни там за меня. — Доверил Ахенэеву Яков. — Хвостом-то только автографы могу мазюкать. А это — официально!..

Владимир Иванович принял бумагу. В тексте говорилось, что переклонируемый добровольно передает ненужное тело институту и претензий к администрации не имеет.

Прочитав Якову обязательство, Владимир Иванович размашисто расписался и передал документ врачу.

Где-нибудь к вечерку, как только появится вакантное местечко, Вами, князь, займутся, — костоправ сложил бумагу и, распрощавшись, удалился.

— Так. Со мною, кажется, решено. Вскоре перелицуют… А у тебя, босс, как обстоят дела с омоложением? Прическу-то отхватил «а ля Джими Хендрикс». Зубы не жмут?

Ахенэев несколько раз клацнул челюстями и демонстрируя качество приобретения, запросто отхватил, как от сдобы, кусок деревянной спинки стула.

— Довольно! Подвязывай! Не порти казенное имущество… Ишь, перехватил коленце у Тузика… Да-а, зубки — что надо! Вот что значит хороший протезист! Он и мне предлагал выбор рога. Хоть золотые, хоть молибденовые, хоть заново выращенные. Только к чему это теперь нужно?! Заново так заново перерождаться: от хвоста до рогов.

Черт мечтательно улыбнулся: вероятно, представил себя в новом естестве и при натуральных рогах,

— Да, а где же все-таки Эдик? — Опять вспомнил о друге Яков. — Пора ему нарисоваться. Да и посоветоваться кое о чем не помешает. А то, с бухты-барахты распрощаюсь с родными, хоть и подпорченными телесами, а новые не оправдают доверия. Мариночка, солнышко, — обратился он к сиделке, — сбегай, узнай, что с нашим другом.

«Солнышко» отсутствовала недолго. Минут через пятнадцать оно вновь осветило палату, повиснув на мощной лапе живого, здорового, с румянцем во всю помолодевшую породистую морду, довольного Тьмовского.

— Как же это ты так неосторожно, Яша? — Пожурил он приятеля, заняв Маринино место в ногах черта. — Ладно я — действительно угодил в лапы к недругам. А ты то как умудрился?

— Эд! — Заегозил незагипсованным местом Яков. — Не будем об этом… Лучше расскажи, как себя чувствуешь? Все ли нормально? Стоит мне переклонироваться, или — отлежаться?

— Как чувствую? — Тьмовский шутливо поймал за талию Маринку, взгромоздил болтающую ногами в воздухе сиделку на Яшин панцирь, нагнулся и без видимого усилия поднял кровать с грузом за две задние ножки на уровень груди.

— Вот это — да! — Ахнул восхищенный черт. — А что, Эдик, и остальное, тоже путем?

— Не знаю, камрад, пока не опробовал, но, думаю, что все нормально.