Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны

Владимир Иванович поддакнул.

— У нас бы за такие дела — мигом определили… Что и говорить, сплошное безобразие!

Бахусидзе прослезился.

— Нет, ты м-мне скажи! Ты м-меня уважаешь? Да?! Дара-агой! Давай — н-на брудершафт… В-выпьем за правду!

Они выпили и расцеловались.

Бахусидзе вытер пахнувшую сивухой слезу.

— Ед-динствен-ное, что еще удерж-живает — это окно в рай, отд-душина!..

И он повел мордой в сторону противоположной стены.

— Да-вай еще п-по одной, дарагой, и — в окно, — заплетающимся языком предложил Глава.

Ахенэев не возражал против продолжения банкета.

— И со мной, по махонькой, — Яков придвинул кубок, и отпихнул тянувшегося через стол лобзаться «уважаемого» Бахусидзе.

Владимир Иванович закурил подсунутый чертом «Danhil».

— А где окно-то? — Он поправил очки.

— Ну-у, Вальдемар, не ожидал! — Яков перешел на «ты», по-свойски хлопнул Ахенэева по спине. — И это — писатель-фантаст! Соображай: для чего существует телекинез, нуль — транспортировки? Может, по вашему, пустые хлопоты?? — Черт скорчил кислую гримасу.

Хмель ударил Владимиру Ивановичу в голову, и он, неожиданно для себя, понес:

— Не хуже твоего разбираюсь во всей этой абракадабре: спиритизм, астрология и прочие парапсихологии…

Яков подначил.

— И про телекинез в курсе?

— В курсе!

— И про экстрасенсорные способности знаешь?

— Знаю! Да что ты ко мне, как банный лист прицепился! Сами ляпнули про окно, отдушину, а теперь — в кусты…

— Ну-у, Вальдемар, тогда не стони… Хр-р-р… — И черт произвел телом замысловатое движение, закрутился волчком, забрызгал пеной, застонал и неестественно затрясся.

Бахусидзе обошел стол, обнял Ахенэева за плечи и промычал:

— Эт-то, бидже-о, не брейк-данс… М-му-агия, это — м-мания! В тр-резвом виде — ч-черте чего получаетс-ся… А как он: у-у-у-п-пальчики об-ближешь!..

И, словно в подтверждение сказанного, откуда-то издалека поплыли органные аккорды.

Помещение окуталось розовым, благовонным дымом.

Пронизываемый ослепительными лучами, яркими вспышками, дым заволновался клубами. Клубы растеклись, разграничились, обозначив рельефный черный треугольник.

В треугольнике заплескалось небо и из лазурной синевы высветилось лицо, а затем и вся голова мужчины в цилиндре.

— Пожалуйте в наши кошмары! — Заверещала голова и дико захохотала.

Взвизгнули электрогитары, треск ударных инструментов вспорол воздух.

Дым рассеялся, опал, и Ахенэев с удивлением обнаружил, что на месте стены возникла сцена. А на сцене, в такт бешеной мелодии взбрыкивали, выплясывали полуобнаженные девицы.

— Вах, вах… герлс[6], проф-фессионалки! В-варьете из п-пятого круга! — Восхищенно причмокнул Бахусидзе. — П-перехватили на п-пол-дороге в Нирв-вану… К-кому там казать? Шив-в-шивые…

Голова из треугольника снизилась, обрела телеса, облачилась в сверкающий блестками фрак и белые панталоны.

— Наш кошмарный хит-парад

Взбудоражил даже Ад!

В этом шоу — секс, разврат…

Режиссер — Маркиз де Сад[7]…

Обладатель блестящего фрака, командующий шоу, щелкнул воображаемым бичом — ап!.. и длинноногие герлс, оборвав навязчивый рефрен, легко сбежали с подмостков. Смеясь, шутя и заигрывая, они вспорхнули на колени гостей Лиха. Порочно доступные и доступно нагие, герлс обвили шеи гостей лебяжьими ручками, потянулись к лоснящимся рожам.

Ахенэеву партнерши не досталось.

— Блюди, Вальдемар, невинность. — С ехидцей, предвосхищая события, пробросил Яков. — Оно понятно: несмелому — пенки! — И заржал.

— Представление продолжается! — Блажно завопил ведущий и комната погрузилась во мрак. Но — ненадолго.

Заметавшись, темноту пронизал узкий луч, выписал в центре сцены непонятный Ахенэеву каббалистический знак. Зазвучала чарующая музыка и посредине эстрады, с хлопком, вырос огромный бутон Лотоса. Лепестки цветка раскрылись, и перед пресытившейся зельем и ласками публикой предстала нимфа.

Длинные до пят, белокурые волосы, нежные алые губы. Поза девушки — сама невинность. Тонкий манящий голосок что-то напевал…

И у Владимира Ивановича кольнуло под лопаткой: оградить, защитить малышку от прелюбодеев — таким был первый, инстинктивный порыв души Ахенэева.

Не соображая, что вытворяет, он рванулся к Якову и мертвой хваткой вцепился в шкуру. Яков охнул, воззрился на соседа.

— Неужто забрало? — Черт по-своему объяснил причину столь бесцеремонного жеста. — Погоди! То ли еще будет! Ой ей-ей… Эх, Эльвирочка-вампирочка, адов цветик!

— Какая вампирочка, рогатая твоя образина? — Владимира Ивановича била нервная дрожь. — Зачем девочку портите?

— А-а-а, — Яков разочарованно махнул лапой. — Ломай стереотипы, мэн! Смотри внимательнее…

Ахенэев обернулся к сцене, изумленно вылупил глаза и — оторопел. На зов солирующего саксафона, подстегиваемое всполохами юпитеров, выломилось рыкающее, мохнатое чудовище. Оно надвинулось на девушку, удлиняя, как в кошмарном сне свои лапы. Еще чуть-чуть, и страшные когти вонзятся в розовую плоть.

Гитары минорно застонали, ударные зачастили дробь.

Миг — и произойдет непоправимое!

Световой фон полыхнул вулканом, а нимфа?

— Кь-я-я!