Приживется ли демократия в России

…Из сказанного ясно, что стратегический потенциал современной правящей элиты весьма ограничен. Формально она должна выполнять роль „впередсмотрящего“, уполномоченного обществом защищать его интересы, повышать жизнеспособность России. Фактически же она сконцентрирована на собственных интересах, не продуцирует новых идей… К тому же ей удалось установить такие правила игры, которые обеспечивают ее бесконтрольность и безответственность перед обществом. Результатом является углубление взаимного отчуждения власти и общества, проявляющегося, с одной стороны, в равнодушии власти к бедам народа, а с другой – в тотальном недоверии народа к представителям и институтам власти» (Заславская 2004: 293—295).

Т. Заславская, ссылаясь на томского политолога А. Щербинина, замечает также, что в силу сращивания высшей бюрократии и капитала верхушка элиты «никогда не будет оппозиционной, она не способна стать российской Фрондой» (Щербинин 2000: 212).

«Безоговорочная, почти подобострастная преданность президенту, а с другой стороны – своекорыстие, устойчивый приоритет, отдаваемый клановым интересам по сравнению с общенациональными. Беспринципность, сочетание своекорыстия и холопства служили родовой чертой российских вельмож. Люди, не обладающие этими качествами, на вершине власти здесь не выживают» (Заславская 2004: 293).

Несомненно, заново сформированная российская элита, сохраняя преемственность по отношению к элите предшествующей – советской номенклатуре, получила гораздо б'oльшие возможности и с толкнулась с гораздо б'oльшими соблазнами. Возможности она старалась использовать. А что до соблазнов, то, по-моему, элита следовала известному принципу: лучший способ преодолеть искушение – поддаться ему. Она познакомилась с западными стандартами престижного потребления и старается им соответствовать. Но выработанные там же нормы самоограничения, хорошего тона не были восприняты так же быстро – ни в отношении заработков, в ни в отношении трат. Видимо, надо было на своем опыте убедиться, что излишняя свобода нравов вредна и в бизнесе, и в политике, и в интеллектуальной жизни. Советы посторонних в таких случаях воспринимаются плохо, тем более если они исходят от «промотавшихся отцов».

Следствием этого, безусловно, был нарастающий разрыв между уровнем и образом жизни элиты, как ее ни понимай, и состоянием общества. Большинство россиян испытывали серьезные трудности в приспособлении к новым условиям, включая угрозу обнищания и эксклюзии, и были убеждены в том, что элита все меньше следует общественным интересам, что с ее стороны бесполезно ждать помощи или даже сочувствия. Либеральные реформы поначалу шли на пользу только богатым и влиятельным. Доверие падало. Российская элита заслужила все негативные оценки, которые ей дают.

В. Путин, казалось, несколько изменил ситуацию: уровень жизни стал повышаться, хоть и у всех по-разному; олигархов «равноудалили», а некоторых принудили уехать или посадили. Пусть от этого никто не разбогател, все равно приятно. Определенные державно-патриотические и популистские нотки в государственной риторике также воспринимались большинством благожелательно.

Однако затем тенденция снова стала меняться. Социальное расслоение, о котором мы писали как об умеренном, после кризиса 1998 года стало расти: децильный коэффициент вырос с 13, 8 до 14, 8; коэффициент замещения заработной платы пенсиями упал с 37 до 28%. Бедных стало меньше, но они продолжали беднеть. А острая реакция на монетизацию льгот, на Беслан, на идею отмены отсрочек от службы в армии и «сентябрьские» предложения президента показала, что отрыв элиты от общества не только сохраняется, но и воспринимается самим обществом все более негативно. Граждане продемонстрировали готовность выходить на улицы в случае, если их мнение не доходит до власти через нормально работающие демократические институты. Подавление политической оппозиции и ее робость приводят к тому, что связь между элитой и обществом ослабевает – так же как ослабевает и способность элиты к исполнению своей миссии.

Вспоминается стихотворение К. Рылеева «Гражданин»:

Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет нас в объятьях праздной неги.
И в бурном мятеже, ища свободных прав,
В нас не найдет ни Брута, ни Риеги[6]

.

Выходит, плохо дело?