Призмы Шанбаала

Я проводила отца долгим внимательным взглядом, а он даже не обернулся на прощание. Обижаться на такое бессмысленно – это входит в сложную систему того, чем руководствуется отец, он называет это здравым смыслом, а остальные – эгоизмом высшей степени. Даже другие темные дэвы.

Дэвы – самые сильные магические существа в Пятимирье. Они произошли от Архаев, история происхождения которых скрыта от нас наслаивающейся древностью. Они условно бессмертны, не погибнут от старости, но их можно убить, и существуют болезни, выкашивающие их безжалостно. Если дэвы на вершине цепочки мира магии, то средним уровнем можно считать суккубов, успешно выигравших войну за выживание с сиренами, зверолюдов, нефилимов и падших, а в самом низу останутся морфы, полукровные и полукровки. Духи и призраки тоже обитают в нашем мире, но они лишь последствие чужих жизней, а потому стоят в стороне от общепринятой расовой иерархии, вместе с людьми.

Я на ступень выше полукровных – так называют ребенка, рожденного от союза дэва и человека, – но пониже, пожалуй, даже морфов, вызывающих у всех здравую неприязнь. Сочетание темного и светлого дэва во мне делает меня одинаково способной к любой из магических практик, но в тоже время неимоверно слабой. Мне никогда не достичь уровня отца в темных искусствах, и светлые я тоже никогда не смогу освоить полностью, но… но моя жизнь – это моя жизнь, и равняться с другими, или стенать на жестокую судьбу, глупо. Мы те, кто мы есть. Хватит ныть, ищи плюсы.

Я сделала телевизор погромче и застыла, глядя в плоский экран. Еще несколько красивых кадров с Миледи промелькнули, а потом она исчезла, вновь сменившись на ведущую. Напряженно и пристально я вслушивалась в слова, ища подсказки, действительно ли нам нужно уехать, и какова ситуация в этом городе Первого мира.

И по всему выходило, что пока всё спокойно, но если папа сказал уезжать, значит мы уедем. Птица Рах прилетела, как говорится, и лучше убегать, пока все не стало прахом.

Мне следовало помыть посуду, но я вернулась к шкатулке, вновь и вновь выстраивая резные узоры воедино. Слева направо? Или справа налево? Мне показалось, что одна из деревяшек щелкнула, но это была иллюзия, наверное, один паз был неровно обточен, и я продолжила крутить в руке этот сложный узор, ища решение.

– Ну давай же, – недовольно профырчала я.

Я любила сложные загадки, но эта начинала выглядеть нерешаемой, и у меня почти опускались руки. Вздохнув, я отложила шкатулку, пообещав себе, что вернусь к ней позже.

Я подошла к раковине, прибавила звук на телевизоре так, чтобы слышать сквозь шум льющейся воды и попробовала сосредоточиться на кружках, стаканах и тарелках, но мыслями улетела куда-то очень далеко. Я вспоминала почему-то ту небольшую деревню, где у нас из кухонной техники была всего лишь дровяная печь, которую папа разжег однажды, а потом поддерживал пламя так долго, как мог. Ту печь, которая однажды погасла, и я проснулась посреди ночи, рыдая от холода, и прижимаясь к нему как можно тесней, пытаясь забрать у него капельки тепла. Он разжег печь, и заставил меня держаться к ней так близко, что у меня опалились кончики волос. Я вспоминала, как рыдая, спросила у него, почему нам надо бегать, и где моя мама… я тогда так хотела обрести маму.

И вспоминала, что он мне ответил.

Вспоминала и сейчас, в реальном времени. Закрыв глаза, я подставила руки под горячую воду. Как-то в школе нам сказали, что большинство бед нас, детей послевоенного времени, строятся на Фафнире, но я верила, что дело не в нем, не в Иерофантах, это что-то другое, что-то, что заставляет нас делать что угодно, лишь бы не жить в реальности, что отталкивает нас от возможностей, оно же поселило в нас страх, что нас заметят, арестуют, осудят. Это «что-то» заткнуло рты большинству из нас, и не имея возможности по молодости быть радикальными, мы утратили способность вырастать хоть в кого-то.

Я услышала, как телевизор передает треск пламени, и обернулась. С рук стекала вода, струя ударила в упавшую ложку, вода попала мне на волосы, грудь и живот, но я не могла повернуться, не могла пошевелиться. Треск синего пламени, а потом застывшая каменная статуя военного преступника крупным планом. Тишина, потому что за этим всегда следовала небольшая пауза. И ледяной голос диктора:

– Согласно соглашению, заключенному между Мирами, сегодня Предел выдал безродного Азазелло, Преступника Пятимирья, Престолу Миледи. Темная и светлая стороны не увидели препятствий в данный момент времени.

Я смотрела на каменную статую, в которую обратили суккуба, а потом прижала мокрые пальцы ко рту, силясь удержать внутри крик.

Вот причина, по которой мы убегаем. Вот причина, по которой нужно менять места. Преступников Пятимирья, как окрестили сторонников Фафнира после поражения, выискивают даже девятнадцать лет спустя. Я мала, чтобы быть Преступницей, но я дочь Преступника.