Признайся (ЛП)

Ее грудь прямо передо мной, и хотя, ее расстегнутая пуговица на рубашке вовсе не предоставляет обзора, то, что я нахожусь так близко к такой интимной части ее тела, заставляет меня просто приклеиться к креслу.

Я осторожно поднимаю руки к талии, чтобы помочь ей держаться ровно.

Когда я касаюсь ее, она делает паузу и смотрит на меня сверху вниз.

Мы оба молчим, но я знаю, что она это тоже чувствует. Я слишком близко к ее груди, чтобы не заметить ее реакцию. Ее дыхание прерывается, как мое.

Она нервно отводит взгляд в сторону после зрительного контакта, и начинает отрезать мне волосы.

Могу сказать честно, так мне еще не стригли волосы. В парикмахерских не настолько услужливы.

Чувствую, как ножницы пилят мои волосы, и она фыркает.

- У тебя очень густые волосы, Оуэн.

Она произносит это так, словно это моя вина и это ее раздражает.

- Разве ты не должна намочить их сначала?

Ее руки застывают в моих волосах, как только я задаю этот вопрос.

Она расслабляется и оседает, ее бедра прижимаются к моим. Сейчас мы смотрим друг другу в глаза. Мои руки все еще находятся на ее талии, она по-прежнему на моих коленях, и я наслаждаюсь способом этой спонтанной стрижки, но по ее внезапно трепещущей нижней губе, вижу, что я - единственный, кому это нравится.

Ее руки безвольно опадают, она бросает ножницы и расческу на пол.

Я вижу наворачивающиеся слезы и не знаю, что делать, чтобы остановить их, так как не понимаю, что стало их причиной.

- Я забыла намочить их, - огорчается она побеждено и начинает трясти головой. - Я - худший парикмахер во всем мире, Оуэн.

И теперь, она плачет. Закрывает лицо руками, пытаясь скрыть слезы или смущение, или то и другое. Я наклоняюсь и оттягиваю ее руки в стороны от лица.

- Оберн.

Она открывает глаза и смотрит на меня. Сидит с опущенной головой и трясет ею, отказываясь отвечать.

- Оберн, - повторяю я, на этот раз, обхватывая руками ее щеки.

Я держу ее лицо в руках и поражаюсь насколько она мягкая на ощупь. Словно в ладонях сочетание шелка, атласа и греха.

Боже, я ненавижу, что так жестко с ней обошелся! Я ненавижу, что не знаю, как это исправить.

Притягиваю ее к себе и, на удивление, она мне это позволяет. Ее руки все еще висят по бокам, а лицо покоится на моей шее.

Ну почему я просрал все, Оберн?

Кладу руку ей на затылок и приближаю губы к ее уху.

Мне нужно, чтобы она простила меня, но не уверен, сможет ли она, без объяснения причин.

Проблема в том, что я тот, кто читает признания. Не тот, кто их пишет, и уж точно не тот, кто говорит их вслух.

Мне нужно, чтоб она знала, как я хочу, чтобы то, что сейчас происходит было по-другому. Я хочу, чтобы все было по-другому и три недели назад.

Я крепко держусь за нее, давая ей почувствовать искренность моих слов.

- Я очень жалею, что не появился тогда.

Она сразу же застывает в моих руках, как будто мое извинение отрезвило ее. Не знаю, хорошо это или плохо.

Внимательно слежу, как она медленно отстраняется.

Я жду ответа, хоть какой-то реакции, но она замыкается.

Я не виню ее. Она мне ничего не должна.

Она поворачивает голову влево, тем самым сбрасывая мою руку со своего затылка. Я убираю ее.

Схватившись за подлокотники, она отталкивается и встает.

- Ты получил мою исповедь, Оуэн?

Голос жесткий, несмотря на недавние слезы. Она встает, вытирая влагу под глазами пальцами.

- Да.

Она кивает, сжав губы. Находит взглядом свой кошелек, хватает его и свои ключи.

- Это хорошо.

Она идет в сторону двери. Я медленно встаю, боясь взглянуть в зеркало на неоконченную стрижку. К счастью, гаснет свет, мне не предоставляется шанс увидеть себя.

- Я иду домой, - чеканит она, удерживая дверь открытой. - Я себя плохо чувствую

Глава 9

Оберн

У меня есть родные братья и сестры в возрасте от шести до двенадцати лет.

Когда я появилась на этот свет, мои родители еще учились в старшей школе, после этого они еще очень нескоро решились родить детей.

Ни мама, ни папа так и не пошли в колледж, отец с восемнадцати лет работает на промышленную компанию. И потому мы экономили. Очень сильно экономили. Так, что не могли спать с включенным кондиционером. «Для этого существуют окна», говорил мой отец, когда кто-нибудь начинал жаловаться.

Возможно, я и переняла его привычку экономить, но она пригодилась мне при переезде к Эмори. Она была на грани выселения, когда ее предыдущая соседка не смогла вовремя внести свою половину арендной платы, а посему такие вещи, как кондиционер не имели никакого значения. Он считался непозволительной роскошью.

В Портленде мне было хорошо, а переменчивая погода Техаса нарушила мой режим сна, который я пыталась наладить вот уже месяц.

Вместо того, чтобы использовать одеяло, я укрывалась несколькими простынями. И если посреди ночи вдруг становилось жарко, просто сбрасывала одну или сразу несколько на пол.