Признание

Почти расправившись с едой, Джоуи неожиданно потерял к ней интерес и, резко отодвинув от себя тарелку, взял бокал. Он болтал коктейль, глядя, как жидкость обтекает стенки.

— Сейчас совсем другое дело, Джоуи, — снова мягко произнес Прайор. — Скоро прозвучит свисток, и игра для Донти закончится казнью.

Из нагрудного кармана рубашки Прайора торчало несколько ручек. Самая толстая — темно-бордового цвета была на самом деле микрофоном, еще одна — перьевой, а последняя — шариковой, на случай, если придется что-то записывать. Из нагрудного кармана рубашки был незаметно протянут тончайший провод, соединявший микрофон с мобильным телефоном в левом кармане брюк.

Находившийся за двести миль Робби фиксировал весь разговор. Он закрылся в кабинете, слушал все по громкой связи и делал запись беседы.

— Вы когда-нибудь видели, как играл Донти? — спросил Джоуи.

— Нет, — ответил Прайор. Слышимость была отличной.

— Это было нечто! Он мчался по полю как Лоренс Тейлор.[9] Стремительный и бесстрашный, он мог в одиночку прорвать любую оборону. Мы выиграли десять игр, когда первые два года учились в старшей школе, но никогда не могли победить команду из Маршалла.

— А почему его не пригласили в какую-нибудь известную школу? — поинтересовался Прайор. Слушавший беседу Робби подумал, что главное — не дать Гэмблу замкнуться и замолчать.

— Из-за комплекции. В десятом классе он остановился в росте и никак не мог набрать больше двухсот двадцати фунтов. Для «Лонгхорна» это слишком мало.

— Видел бы ты его сейчас, — сказал Прайор, подхватывая тему. — Он весит не больше 150 фунтов, костлявый и худой, бреет голову и проводит в крошечной камере двадцать три часа в сутки. Мне кажется, у него уже не все в порядке с головой.

— Он написал мне пару раз. Вы знали?

— Нет.

Робби прильнул к динамику — он слышал об этом впервые.

— Незадолго до того как Донти увезли, когда я еще жил в Слоуне, он написал мне. Два, может, три письма. Длинных. Он рассказывал о камере смертников, о том, как там ужасно — и еда, и шум, и жара, и одиночество. Он клялся, что никогда не дотрагивался до Никки и не встречался с ней. Клялся, что не был даже рядом с торговым центром, когда она исчезла. Умолял меня сказать правду и помочь ему выйти на свободу, добившись пересмотра дела. Я не ответил.

— У тебя сохранились эти письма? — спросил Прайор.

Джоуи покачал головой:

— Нет, я часто переезжал.

Подошла официантка и убрала тарелки.

— Еще «Маргариту»? — спросила она, но Джоуи отрицательно мотнул головой. Прайор оперся локтями на стол и наклонился к нему так, что их лица оказались совсем рядом.

— Знаешь, Джоуи, — начал он, — я занимаюсь этим делом уже много лет. Потратил на него тысячи часов, и не только на работе, но и просто размышляя, что на самом деле тогда произошло. И вот мои выводы. Ты с ума сходил по Никки, и это понятно. Она была чертовски хороша, общительна, соблазнительна, из тех, с кем хочется связать свою жизнь. Но она разбила тебе сердце, а в семнадцать лет нет горя страшнее. Ты был раздавлен и сломлен. А потом она исчезла. Весь город был шокирован, но для тебя и тех, кто ее любил, удар стал особенно страшным. Все хотели ее найти. Все хотели помочь. Как она могла исчезнуть без следа? Кто причинил Никки зло? Может, ты действительно считал, что Донти к этому причастен, а может, и нет. Но случившееся стало для тебя настоящим потрясением, и ты не мог остаться в стороне. Ты позвонил детективу Керберу, а потом все покатилось, как снежный ком. Следствие пошло по ложному пути, и остановить его было нельзя. Когда Донти признался, ты решил, что поступил правильно, ведь поймали настоящего преступника. И тебе захотелось продолжить. Ты выдумал историю о зеленом фургоне и сразу стал главным свидетелем! Превратился в настоящего героя в глазах всех, кто любил Николь Ярбер. Ты занял в суде место свидетеля, поднял правую руку и дал показания, которые не являлись правдивыми, но это уже было не важно. Ты сделал все это ради Никки. Донти увели в кандалах прямо в камеру смертников. Может, ты понимал, что когда-нибудь его казнят, но не исключаю, что нет. Мне кажется, тогда ты был еще совсем юнцом и мог не понимать, чем все это закончится.

— Он признался.

— Да, и цена этому признанию такая же, как и твоим показаниям. Люди очень часто говорят неправду, так ведь, Джоуи?

Повисла долгая пауза — оба собеседника размышляли над тем, что сказать дальше. В Слоуне Робби терпеливо ждал, хотя терпение никогда не входило в число его достоинств.

Первым заговорил Джоуи:

— А что должно быть в этом аффидевите?

— Правда. Ты заявишь под присягой, что твои показания в суде не были правдивыми. Мы подготовим текст. На это уйдет меньше часа.

— Не так быстро. Другими словами, я должен признаться, что соврал на суде?

— Мы можем выразить это иначе, но суть ты уловил правильно. И мы бы хотели довести до конца вопрос с анонимным телефонным звонком.

— И этот аффидевит будет представлен на суде, а потом о нем напишут в газетах?

— Наверняка. Пресса следит за процессом. И сообщит обо всех ходатайствах, поданных в последнюю минуту.