Признание

Ратлидж прекрасно знал Гибсона и понимал, что не стоит брать у него бумагу с адресом самостоятельно. Их отношения всегда были непростыми, еще с тех пор, как Ратлидж вернулся на работу в Скотленд-Ярд. Объединяло их только одно: острая неприязнь к старшему суперинтенденту. Гибсон, как правило, старался все делать начальнику назло. А вернейший способ досадить Боулсу — оказывать помощь Ратлиджу. Однако помогать сержант соглашался лишь на собственных условиях.

Ратлидж зашел к себе в кабинет и закрыл дверь. Ночная поездка утомила его. Он немного постоял у окна, невидящим взором оглядывая улицу и вспоминая все, что ему удалось узнать о Бене Уиллете.

Не было ничего удивительного в том, что Бен чувствовал себя чужаком в родной деревне. Место лакея стало для него всего лишь началом, первым шагом.

С чего он вдруг решил стать писателем? Конечно, он очень любил читать. Но что подхлестнуло его воображение, что подсказало ему: я тоже смогу? Может быть, он начал писать от скуки, но вскоре понял, что нашел свое призвание? Или, как в те выходные в Тетфорде, его писательство стало еще одним способом бегства от жизни, которая, как он считал, ему не подходит?

Ну а Париж — еще один способ бегства?

После войны в Париже собралась большая колония писателей, поэтов, музыкантов и художников. Многие из них побывали на фронте. Одни никак не могли успокоиться и нуждались в том, чего не могли найти дома. Другие были так растеряны, что и не пытались ничего искать. Были и такие, которые искали ответы на свои вопросы на дне бутылки — и, как правило, испытывали разочарование. Успех ждал немногих. Как жил Уиллет?

Услышав стук, Ратлидж обернулся и увидел сержанта Гибсона. Тот вошел и тихо закрыл за собой дверь.

— Старикашка Боулс вышел на тропу войны, — сообщил он. — Оказывается, у покойника, которого нашли в парке, большие связи.

Боулс всегда нюхом чуял удачные для себя возможности. Сам не обладавший полезными связями, он все время ждал своего звездного часа. Однако надежда часто обманывала его, и он еще долго потом злился на окружающих.

Гибсон протянул Ратлиджу лист бумаги:

— Вот все, что мне удалось найти. Правда, и времени вы мне дали мало.

Ратлидж взял листок и пробежал глазами каракули Гибсона.

— Уайат Рассел находится в психиатрической клинике?! Военные травмы?

— Так мне сказал Макдоналд из военного министерства.

Ратлидж готов был ко всему, но такого не предвидел. Он стал читать дальше.

— Ага, Синтия Фаррадей… Молодец, Гибсон!

Он вспомнил вырезку с фотографией мисс Фаррадей на выставке цветов. Любому фотографу приятно снимать хорошенькую девушку, которая любуется роскошными цветами. А ей, похоже, понравилось сниматься. Не тогда ли она ездила в столицу с Харолдом Финли? А потом миссис Рассел увидела в газете фотографию своей воспитанницы и, скорее всего, положила конец таким поездкам.

— У меня будет для вас еще одно поручение. Постарайтесь выяснить, к каким лондонским врачам обращался Бенджамин Уиллет последние полгода по поводу неоперабельного рака желудка. В конце мая он был в Лондоне. И за две недели до того тоже. Других сведений у меня нет.

Сержант записал просьбу Ратлиджа.

— Что-нибудь еще?

— Да. Свяжитесь с полицией Тилбери и попросите их подобрать в архиве все материалы по делу об исчезновении миссис Элизабет Рассел в августе четырнадцатого года.

— Где мне потом вас найти?

— Утром я буду в Лондоне, а потом отправлюсь в ту оксфордширскую клинику, где лечится Рассел. Днем, наверное, вернусь в Эссекс. Мне нужно пойти на похороны.

— Если хотите уехать, сэр, сейчас самое время, — предупредил Гибсон. — Иначе вас снимут с грейвсендского трупа и перебросят на сент-джеймское убийство.

Все правильно… Человек, которого выловили из Темзы, никакими полезными связями не обладал. Боулса заботило одно: как бы утереть нос конкуренту.

— Спасибо за добрый совет, — улыбнулся Ратлидж и потянулся за шляпой.

Ему удалось выйти из здания, не столкнувшись с Боулсом. Он поехал в Челси; совсем недалеко от того места, куда ему было нужно, жила Мередит Ченнинг. Но она, насколько ему было известно, еще не возвращалась в Англию, и он постарался объехать ее дом стороной. Чем меньше напоминаний о ней, тем лучше, твердил он себе. С глаз долой, из сердца вон.

Хэмиш презрительно хмыкнул: «Можешь сколько хочешь повторять одно и то же, все без толку!»

Ратлидж сделал вид, что не услышал Хэмиша. Но он понимал, что Хэмиш прав. Последние недели в душе у него царило полное смятение.

Вскоре он отыскал нужный дом. Квартал считался вполне респектабельным, и дом тоже был красивым; такой вполне подходил женщине вроде Синтии Фаррадей. И по размеру в самый раз. Не слишком тесный, но в то же время и не слишком просторный. Для его содержания не требуется целая армия прислуги. Ратлидж вспомнил чьи-то слова: дом достался Синтии в наследство от покойных родителей.

Он подошел к двери и с радостным изумлением увидел дверной молоток в форме орхидеи. Ратлидж постучал и стал ждать. Ему открыла горничная и осведомилась о цели его прихода.

— Мистер Ратлидж — к мисс Фаррадей, — лаконично ответил он.