Признание разведчика

Во время войны, представляя генконсульство, мне пришлось много раз выступать на митингах и собраниях в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне, Буффало, Кливленде, Провиденсе, Трентоне и в ряде небольших городков с преимущественно рабочим и шахтерским населением. Я рассказывал, как советские Вооруженные Силы громят зарвавшегося врага, уничтожая миллионы фашистских солдат и его военную технику. Говорил о самоотверженной работе тружеников тыла — мужчин, женщин, подростков, которые в тяжелых условиях работали круглосуточно, обеспечивая Красную Армию всем необходимым. В своих речах мы, советские представители обычно благодарили американцев за оказываемую советскому народу столь необходимую материальную помощь. Одновременно мы отмечали, что самой большой помощью для советского народа было бы скорое открытие давно запоздавшего второго фронта на северо-западе Европы. Как правило, американцы одобрительно встречали наши выступления. Каких-либо эксцессов не было. Особенно мне запомнились две встречи при не совсем обычных обстоятельствах.

Радиовещательная компания Си-Би-Эс прислала письмо генконсулу с просьбой направить советского представителя для программы «Воюющие союзники», в которой должны были принять участие также представители США, Великобритании и Франции. Генконсул поручил мне представлять нашу страну.

Через несколько дней состоялась репетиция, на которую я пришел, выучив наизусть пятиминутную речь. Ведущий программы и четыре представителя воюющих союзников сели за стол. В зале, рассчитанном на тысячу двести человек, находились около тридцати мужчин и женщин, которые должны были вечером стать инициаторами оваций.

Ведущий произнес вступительную речь и предоставил первое слово представителю Франции, потом — Англии. Перед началом их выступлений исполнялись национальные гимны — «Марсельеза» и «Боже, храни короля». Когда ведущий назвал мою фамилию, я подошел к трибуне. В этот момент из динамика вместо ожидаемого гимна Советского Союза — «Интернационала» — полилась мелодия «Дубинушки». Меня всего передернуло. Повернувшись к ведущему, я спросил, почем не исполняют советский гимн. Он ответил, что у них нет пластинки и что они решили пустить популярную русскую народную песню. Я отошел от трибуны и заявил, что без исполнения гимна моей страны выступать не могу, и покинул студию.

Шел пешком, чтобы успокоиться. По дорогое все думал о том, как же не любят нашу страну американские реакционеры. Через двадцать минут я был в генконсульстве. Дежурный передал мне, чтобы срочно зашел к шефу. Когда я вошел в кабинет Киселева, там находилась женщина — представитель компании Си-Би-Эс. Она приехала на автомашине и уже сообщила генконсулу в дипломатической форме, что я отказался от выступления и тем самым поставил под угрозу срыва важную политическую программу радиостанции. Не скрывая досады, я рассказал Киселеву, как все было, и предложил не участвовать в передаче. Ген-консул заметил, что Си-Би-Эс уже принесла извинения по поводу происшедшего, что в студии нашли нужную пластинку и просят, чтобы советский представитель пришел на репетицию сейчас, так как о предстоящей передаче уже объявлено во всех газетах. Евгений Дмитриевич сказал американке, что он полностью одобряет мои действия, потому что мы не можем допустить даже малейшей дискриминации советского народа, несущего основную тяжесть борьбы с фашизмом. Вечером мы собрались за десять минут до начала программы. Американец и англичанин словом не обмолвились о случившемся на репетиции, а француз, пожав мою руку, одобрил мой поступок и сказал, что в данной ситуации он сделал бы то же самое.

Летом 1944 г. после Курской битвы редакция газеты «Новое русское слово» прислала генеральному консулу приглашение посетить собрание читателей, на котором в торжественной обстановке будет вручен чек на пятьдесят тысяч долларов для передачи Советскому правительству. Генконсул Киселев ответил, что он, к сожалению, из-за большой занятости не может лично воспользоваться их любезным приглашением, но вместо него обязательно прибудет другой представитель консульства. И назвал мою фамилию.

В назначенное время я пришел к русский клуб на западной стороне Манхэттена, в районе 140-х улиц. Перед входом в здание меня встретил молодой человек, который после любезного приветствия сказал:

— Если Вы не возражаете, то я хотел бы вас представить трем князьям, конечно, бывшим, которые приняли активное участие в сборе средств и подготовке сегодняшнего собрания.