Признание. Стихи

Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.

Она выламывалась жерлами,

Но мы не верили ей дружно
Всеми обрубленными нервами
В натруженных руках медслужбы.

Мы доверяли только морфию,

По самой крайней мере — брому.
А те из нас, что были мертвыми, —
Земле, и никому другому.

Тут все еще ползут, минируют

И принимают контрудары.
А там — уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары…

И там, вдали от зоны гибельной,

Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.

И там, по мановенью Файеров,

Взлетают стаи Лепешинских,
И фары плавят плечи фраеров
И шубки женские в пушинках.

Бойцы лежат. Им льет регалии

Монетный двор порой ночною.
Но пулеметы обрыгали их
Блевотиною разрывною!

Но тех, кто получил полсажени,

Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.

Один из них, случайно выживший,

В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брел как выпивший
И средь живых прошел как эхо.

Кому-то он мешал в троллейбусе

Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.

Он вспомнил холмики размытые,

Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упреком.

На них пилоты с неба рушатся,

Костями в тучах застревают…
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.

И знал солдат, равны для Родины

Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.

1946. 1981

ПИЛОТЫ

До нитки капюшоны их промокли.
И суп остыл, и отсырел табак.
Они глядят сквозь черные бинокли
И папиросы комкают в зубах.
Они пройдут к темнеющим машинам,
В кабинах стиснут зубы и рули.
И вскоре гул покажется мышиным
Притихшим наблюдателям с земли.
Они вплывут в тиргартенские ливни,
В холодное Германии лицо.
И долго в Дюссельдорфе и Берлине
Их помнят скулы улиц и плацов.
Мне снится молодая эскадрилья
Над черной берхтесгаденской землей.
Зенитный вальс, фугасные кадрили,
Вампирский замок, рухнувший золой.
Настанет утро. Фюрер не проснется.
Зенитчик не поможет. На заре
Пилоты в первый раз поздравят солнце,
В последний раз направясь в лазарет.

Осень 1941

«Ты ждешь меня, красивая, как прежде…»

Ты ждешь меня, красивая, как прежде…
Читаешь Блока так, как я читал…
Рассвет сквозь штору нестерпимо брезжит,
Чужой патруль трамбует твой квартал.

А мы отходим по степям Кубани:

повозки, танки, пушки всех систем.
И шепчем воспаленными губами святой приказ 0227.

Настанет день — мы станем на Моздоке.

Наступит год — мы вырвемся на Днепр.
И выпью я без слова и без вздоха
его струю, тоску найдя на дне…

1942