Признание в любви

— Однажды днем в то лето мы услышали, что враждебно настроенная толпа в несколько тысяч человек направляется к замку с целью снести его до основания… Вы можете, возможно, поспорить с двумя десятками человек и сказать им, что они не правы, но не сможете спорить с тысячами, монсеньор! Графиня приказала подать экипажи и вместе с семьей отправилась в отель «Эстобан» в Париже. У нас было три экипажа, и мы разделились, потому что дороги были переполнены беженцами. Вы не представляете, что это такое, потому что, как вы сказали, вы были слишком маленьким, но все было так, как вы говорили: все двигались в одном направлении, к Парижу, — экипажи, деревенские повозки, знатные дамы шли пешком, их изящные ботиночки разрывались на части, мужчины и женщины тащили узлы с одеждой и едой, дети цеплялись за юбки матерей, и над всеми витало чувство страха. Графиня, мадам Адольфе и мадемуазель Тереза вместе с гувернанткой ехали в первом экипаже, а во втором экипаже ехал маленький мальчик со своей нянькой, у них была одежда, еда на вечер, и еще с ними ехала горничная со шкатулкой драгоценностей. Малыш болел, а во втором экипаже было просторнее — он мог поспать в поездке. В третьем экипаже ехали мы, слуги, и везли с собой одежду и ценные вещи, которые удалось спасти. Но когда на второй день на закате солнца мы приехали в деревню, в которой надеялись отдохнуть, то обнаружили, что второй экипаж исчез. Мы ехали по лесистой местности, по холмам, и потерями друг друга из вида. Никто не видел, куда он делся, никто не знал, что с ним случилось. Возможно, в сумерках кучер повернул не в ту сторону, ошибочно приняв чужой экипаж за наш, и следовал за ним, пока не обнаружил, ошибки. Мадам Адольфе готова была повернуть обратно, но, бог мой, как можно было повернуть на этой забитой дороге? Графиня убедила ее в том, что второй экипаж, вероятно, будет ждать нас в Париже или они немного отстали. Она была уверена, как и все мы, что кучер найдет дорогу. Но когда мы прибыли в отель «Эстобан» в Сен-Жермен, ребенка и няни там не было, не приехали они и позже. И с того дня, монсеньор, мы ничего не слышали ни о них, ни о горничной, ни о драгоценностях.

— А экипаж не нашли? Ведь это не иголка, чтобы бесследно исчезнуть.

— Но кто бы стал искать его в то время? Несколько слуг, которые оставались охранять замок, были убиты, остальные спаслись бегством, графине, ее дочери, мадемуазель Терезе, и мадам Адольфе, как только они прибыли в Париж, было приказано не покидать дома. К тому времени стало известно, что монсеньор граф и его двое сыновей присоединились к армии Конде, и леди были схвачены под предлогом, что они шпионки.

— Но это абсурд.

— Конечно. А однажды утром, после того как их продержали взаперти в отеле более полугода, их отвезли в тюрьму и вскоре всех казнили на гильотине, даже юную мадемуазель Терезу и ее гувернантку.

— Это было ужасное время, мадам.

— И в самом деле ужасное, монсеньор. Я постоянно думала о том, что за мной следят, когда выходила из дома… Я ожидала, что кто-то положит руку на мое плечо и обвинит меня в том, что я — одна из тех, кто находится в отеле «Эстобан»… А затем старый монсеньор Генри Эстобан и его жена прислали за мной человека и взяли меня с собой в Англию. — Жанна замолчала. К этому времени она перестелила постель лейтенанта и переодела его в чистое белье, взбила его подушки так, что он мог удобно откинуться на них, и, когда все это было сделано, резко переменила тему разговора: — Этот Фуке из замка, монсеньор, — тот человек, который сделал маленький кораблик? Кто он такой? Вы не знаете, кто его отец?

— Гастон говорил мне, что он торговал подержанной одеждой и мебелью, мадам.

— О! — Она многозначительно кивнула. — Это меня не удивляет. Теперь я понимаю, кем был отец Фуке… Неудивительно, что он научил своего сына грамоте!

Закончив с уборкой комнаты и приведя в порядок больного, Жанна ушла вниз, а Филипп опять погрузился в сон, но у обоих возникло чувство симпатии друг к другу и некой незримой связи, потому что они со своими семьями в одно и то же время продвигались по одним и тем же дорогам, по которым устремлялись толпы охваченных ужасом людей, в направлении Парижа: одни — чтобы спастись, другие — чтобы быть схваченными, и большинство из них в конце концов ожидал один конец: смерть на гильотине.

В тот вечер Жанна сказала графу:

— Этот парень наверху имеет больше понимания, чем можно было подумать… Он рассказал мне, что его родители тоже погибли во время террора. Без сомнения, они заслужили этой участи, но осмелюсь сказать, что среди так называемых республиканцев тоже есть хорошие люди.

— Так же, как они есть среди нас, — отозвался граф с улыбкой. — Неужели он отравил этой мыслью ваш разум, мадам?

— Конечно, нет, — возразила Жанна, возмущенно вскинув голову. — Пусть только попробует!